Шрифт:
Закладка:
— Это последний кусок, — заметила Анита.
— Что ты сказала? Говори громче, я плохо слышу.
Анита повторила громче.
— Ну и слава Богу, завтра придут мои братья и мы закажем пиццу, очень соскучилась по ней. А ты любишь пиццу?
— Люблю.
— У меня хорошие братья, они близнецы, им по восемьдесят три года, они здорово мне помогают, — говорила Мэри, не забывая пережевывать кусок курицы.
— А сколько у вас детей?
— У меня нет детей и никогда не было, а муж умер десять лет назад.
— Дом у вас красивый, уютный.
— Я живу здесь пятьдесят лет, когда умру, мои братья и родственники мужа его продадут, поделят деньги. Мне ничего не жалко для моих братьев, я старшая сестра, всегда заботилась о них, с самого детства, — рассказывала Мэри, доедая ужин.
— Вам приготовить кофе или чай?
— На ужин я пью только растворимый кофе, а утром настоящий.
Анита приготовила ей кофе и села рядом.
— Я всю жизнь была совершенно здорова, но с тех пор как мне исполнилось девяносто, у меня болит спина, сама видишь, как я согнулась.
Анита слушала ее внимательно. У Мэри был тихий, спокойный голос, большие выразительные глаза, хотя и потерявшие яркий цвет.
Аните все еще не верилось, что она вырвалась из гетто Эстер. Она слушала Мэри, и ей хотелось обнять ее за спокойный мягкий голос, за душевное тепло, которое исходило от нее. Аните казалось, будто она давно ее знает и любит.
— Сходи в мою спальню, принеси ночную рубашку, помоги переодеться, я пойду в ванную комнату, а ты включи себе телевизор и отдыхай. Я обычно смотрю телевизор до полдесятого, потом иду спать. Не пугайся, когда задержусь в ванной, я люблю там посидеть, иногда застреваю на полчаса, — сказала Мэри, смеясь.
Анита встала у окна в маленькой комнате с телевизором, на улице было темно, но она различала высокие голые деревья в саду. Теперь она снова сможет выходить на улицу в любое время хотя бы на пару минут, снова будет видеть землю и траву. От этой мысли ей стало светлее.
Вдруг раздались тяжелые шаги, кто — то шел по длинному коридору в сторону ванной комнаты.
«Странно, что это за шаги, Мэри ведь в ванной комнате», — подумала она и снова повернулась к окну.
Прошло не меньше тридцати минут, как и предупреждала Мэри. Дверь ванной отворилась, раздался голос:
— Открой стенной шкаф, достань теплый красный халат и помоги мне.
Анита достала халат, встала за спиной Мэри, накинула его ей на плечи, и они пошли в комнату с телевизором.
Держась одной рукой за стол, другой за диван, Мэри пролезла между ними, села и руками закинула ноги на стол.
— Иногда у меня опухают ноги, доктор велел, чтобы я держала их в таком положении. Положи мне одну из маленьких подушек под ноги, другую за спину и накрой вот этим желтым одеялом. Теперь садись в кресло, это будет твое место, оно раздвигается, отдыхай, устала, наверное, в первый день на новой работе человек всегда устает, какая бы она ни была.
Анита улыбнулась, села в кресло, повернула ручку и ее ноги вытянулись вперед.
Они молча смотрели телевизор, иногда Мэри убирала звук, рассказывала о прошлом, о своем муже, о том, как они познакомились, каким хорошим, любящим он был. Он умер в этом самом кресле, где сидела Анита, пока она готовила обед на кухне.
Анита внимательно ее слушала, в ее душу постепенно возвращался покой, которого она была лишена последние десять месяцев.
Она смотрела на небольшое окно возле телевизора, хотя было темно, и Анита ничего не видела. Все же ей было приятно, что она так близко к природе.
В половине десятого Мэри выключила телевизор и предложила идти спать. Анита обрадовалась, это было на целый час раньше, чем на прежней работе.
Она сняла с нее халат, положила на большое кресло в углу спальни над большой кучей одежды. Мэри поставила ходунок в изголовье и медленно опустилась на кровать. Анита сняла с нее обувь.
— Положи мне ноги на кровать, я сама не могу этого сделать, — попросила она.
Анита взяла ее ноги и медленно опустила на кровать.
— Больше всего ненавижу этот момент, — призналась Мэри и медленно, с болью на лице, опустилась на подушки, — спина болит, словно режут ножом.
Анита накрыла ее толстым светлым одеялом с крупными выцветшими розами и выключила лампу.
— Забыла тебе сказать, утром встаю в семь часов, когда позову, приходи, помоги мне одеться.
— Хорошо, — пообещала Анита, — спокойной вам ночи.
— Спокойной ночи, — ласково ответила Мэри.
С этого первого дня, полного покоя и душевной теплоты, итальянка Мэри стала родным человеком для Аниты на всю оставшуюся жизнь.
Анита пошла к себе в комнату, отодвинула в сторону тоненькую занавеску, глубоко вздохнула и легла на широкую кровать, счастливая и радостная. Впервые за последние десять месяцев она заснула без тревоги и страха.
Электронные часы на столе рядом с кроватью показали четыре утра, когда Анита по привычке проснулась. Уже в четыре тридцать она сидела на веранде в теплом зимнем пальто и пила горячий кофе.
На улице было совершенно темно и прохладно, она давно не была так счастлива, как в эти минуты. Чувство свободы грело ее изнутри, оно казалось необъятным, безграничным.
Перед домом стояло высокое голое дерево, Анита сидела в полной тишине, пока птицы не начали просыпаться. Вдруг одна птица слетела с дерева, села на кабель, протянутый между двумя высокими столбами, и запела во весь голос. Одна за другой стали просыпаться птицы, наполняя ночную тишину красотой своих голосов, рассказывая друг другу о своих снах.
Анита прислонила голову к стене, закрыла глаза, мысли унесли ее под большое дерево с бордовыми листьями во дворе Эммануэля. Она сидела рядом с ним, нежное прикосновение его горячих губ на щеке проникало до самой глубины ее сердца.
Кругом была тишина, небо просыпалось медленно, становилось все светлей, и было радостно, что он рядом. Она чувствовала себя словно за каменной стеной, одиночество испугалось и отступило. Она положила голову ему на плечо, дул легкий, теплый ветер, листья падали им на колени, пение красных птиц нарушало тишину, им не сиделось на месте, они перелетали с ветки