Кто-то сказал, что сойдет с ума от изоляции, а кто-то — что его изоляция не бомбит. Кто-то сказал, что мир никогда не будет прежним, а кто-то — человека ничто не изменит.

Кто-то сказал, что вирус — это урок всему человечеству: нужно жить простой жизнью, иметь шесть соток и запас картошки. Все, даже Ирина, кивнули и сказали, что это в принципе правильно. Кто-то попросил вычеркнуть его из списка наказанных в награду за то, что ему наплевать на чужие «мерседесы».

Тут все вспомнили, кто где ставит машину, и начали спорить из-за парковочных мест. Кто-то предложил найти владельца синей «Ауди», который ставит свою «Ауди» прямо поперек тротуара, буквально у ног Довлатова. Ирина на всякий случай натянула маску повыше.

Появился Саня с двумя пакетами продуктов. Соседка из подъезда напротив сказала: правильно, что я рассталась с Маратиком, Саня лучше Маратика, выше и здоровее, и от него будут красивые дети. Соседка сказала: «Мы всем двором так считаем». Не знала, что моя личная жизнь настолько на виду…

Саня разогнал соседей, сказал, что в книжной лавке «Чемодан» вируса нет, что я донор, он принес мне продукты, потому что мне надо много есть. И все разочарованно разошлись.

Осталась женщина. Я заметила, как она бродила по двору, подошла к окну и встала в стороне, за спинами соседей. Я так надеялась, что она не придет! Но она пришла! Маратик в клинике, а я через окно разговариваю с его мамой.

Бывает, что чья-то мама оказывается совершенно такой же, какой должна быть. Мама Маратика тоненькая, как девочка, с нежным проникновенным голосом, улыбка освещает лицо, как у Маратика. Она в маске, но я почувствовала, что освещает.

— Какая вы милая, Лика. Я почему-то сразу же испытала к вам теплое чувство, как будто вы мой друг.

Я тоже сразу же захотела стать ее другом. Как будто я в первом классе, и учительница поручает раздать тетради, и я хочу оправдать ее доверие. Может быть, когда-нибудь я научусь держаться, как она. Чтобы мой собеседник сразу же почувствовал себя моим близким другом и тут же захотел стать еще более близким другом.

— Какая чудесная идея — книжная лавка в квартире! В Европе процветает идея домашних бизнесов, люди превращают свой дом в галерею, маленький отель или магазинчик и там же живут… «Чемодан» — чудесное название для лавки в Довлатовском доме. …Как жаль, что вы расстались. Он сказал мне, что вы расстались. Знаете, Лика, мы сыном очень близки, я все о нем знаю.

Она немного преувеличивает: Маратик не всегда отвечает на ее звонки, по утрам не хочет разговаривать с мамой, потому что настроение испортится на весь день, а вечером — чтобы не расстраиваться перед сном.

— Он так тонко воспринимает искусство, с пяти лет ориентировался в Эрмитаже, как в своей детской. Мы с ним всегда были как один человек: читали друг другу стихи, пересмотрели весь балетный и переслушали весь оперный репертуар, во время спектаклей я не могла отвести от него глаз, у него было такое вдохновенное лицо… У него настоящая зависимость от искусства, от музыки, живописи.

Я изо всех сил старалась не заплакать и только преданно кивала, как китайская собака. Если бы мама Маратика была моим другом, я сказала бы, что она опять немного преувеличивает: у него зависимость от покера. Но не она мой друг, а Маратик.

Маратик ненавидит искусство. Говорит: «Представь, что твои предки — знаменитые искусствоведы и тебя водят повсюду, как дрессированную обезьянку. Ты бы тоже подростком сорвалась с цепи, прогуливала, пила…»

По-моему, это бред! Можно упрекать маму за все, что попадется под руку. За то, что ничего не дала, за то, что мало дала или слишком много. Разве можно «сорваться с цепи» из-за того, что твой прадед и дед — знаменитые искусствоведы?

— …Я не понимаю, от чего он бежит… Бросил аспирантуру, бросил меня. …Если он не хочет продолжать семейные традиции, пусть выберет что-то другое… что угодно, зверей в зоопарке кормить, лишь бы он был счастлив. …Он несчастлив, Лика, вы заметили?.. Я боюсь, что он совсем потерялся в жизни…

В английской литературе герой часто не вписывается в сильную успешную семью, и ему приходится доказывать требовательной матери, что он чего-то стоит. Но у Маратика не холодная английская мать, у него такая нежная мама — не давит, готова принять, что он станет смотрителем в зоопарке.

— Лика, я могу быть с вами откровенной? Вы же знаете, что Маратик болен?.. Ну, вы знаете, он играет. Вы с моим сыном расстались, но если он появится… я хочу вас кое о чем попросить, можно?

Мама Маратика попросила дать Маратику снотворное. Подмешать в чай или еще как-нибудь. Я ей позвоню, она приедет и отвезет полусонного Маратика в клинику. В клинике его будут лечить от игровой зависимости.

Усыпить, словно в детективном сериале, завернуть в ковер и унести? Вокруг одни психи.

— Нельзя лечить насильно…

— Ну, какое же это насилие? Я его мама, я все отдам, чтобы его вылечить… Лика, вы же наш друг? Вы же хотите, чтобы он вылечился?

Я кивнула.

— Вы такая чудесная девочка, жаль, что вы расстались… Да, тут кто-то сказал, что вы донор, это так благородно. Успеха вам во всем.

Хорошо, что она наконец ушла: а если бы я начала плакать при ней? Если бы у меня была такая мама, как маленькая несчастная девочка, которая хочет завернуть своего ребенка в ковер и унести, я бы тоже захотела ее защитить. …Если бы я заплакала, можно было бы сказать, что плачу оттого, что мы с Маратиком расстались.

Когда она ушла, я заплакала. Любовь и вранье — совершенно одно и то же. Маратик дошел до вечных истин быстрей меня: врет маме как сивый мерин.

Плакала недолго: подумала, мы с Маратиком — два вруна, врем, как два сивых мерина, как два сапога пара. И что не может быть, что Маратик умрет.

…Через час принесли еду. Не всю сразу, но примерно в одно и то же время. Запеканка, бульон, пирожки, блинчики с творогом. Пицца из пиццерии напротив, пиццерия работает навынос.

— Я тебе печеночку пожарила, — сказала соседка из подъезда напротив. — А когда у тебя будет Книжный клуб? Давай по пятницам, а? Всем