– Они напали на нашу барку!

Я нахмурилась:

– Они, как я понимаю, – местные мятежники, а барка – судно с подкреплением из Аннура?

Он закивал, как кукла-болванчик.

Я попыталась вообразить, как это было. На барке умещается легион, если не два – более сотни вооруженных солдат, почти наверняка ветеранов, других бы в Домбанг не послали. И против них горстка бешеных идолопоклонников? Вряд ли это был равный бой.

– Сколько вы взяли пленников?

Юнец только рот разевал. Я ласково похлопала его по щеке:

– Сколько?

Он молча мотал головой, долго не находил слов.

– Ни одного. Все мертвы.

– Ни одного пленного? – присвистнула я. – Рук, верно, не слишком доволен. Не хотела бы я быть на месте легата, когда Рук до него доберется.

Анхо смотрел на меня круглыми глазами:

– Он мертв.

– Легат? – нахмурилась я.

– Все. Легионеры, мятежники… все. Никто не выжил. Кто-то всех перебил.

Большую часть утра я провела, уныло стоя на палубе и глядя в скользящую мимо бортов мутную воду.

Внезапное известие от Рука взволновало меня. Что бы там ни случилось, а послал Рук за мной. Значит, мой план сработал. Ему нужны мои глаза, мой совет, а может, и еще кое-что. По мосткам до кованых ворот Кораблекрушения, крепости городской стражи, я летела с тем же восторгом, какой обуревал меня при ночной гонке по каналам.

Пока мы грузились на борт, я Рука не донимала – его люди меня не знали, и не стоило вмешиваться в его командование. Я держалась в сторонке, пока солнце нехотя вылезало из-за стены камыша и наше судно под скрип весел и негромкие команды приходило в движение. Однако Рук с тех пор, как отдали швартовы, на меня толком и не взглянул. По правде сказать, отнесся ко мне с полнейшим равнодушием, как к мелкой, докучной обузе, которую ненароком занесло на палубу.

Исколотая разочарованием, я отошла к перилам фальшборта, приняла соответствующую позу – гордую и воинственную – и все утро таращилась на тихо проплывающую мимо смертоносную живность дельты.

Впервые выбравшись за пределы Домбанга, я с удивлением обнаружила, что по всему континенту Ширван воспринимают со спокойным безразличием. Река почти на всем протяжении через Эридрою судоходна, ее течение, выше озера Баку извилистое и бурное, ниже становится широким и мощным и только в двух местах прерывается порогами. Для жителей Сиа и Гана река подобна покорной и бессмертной вьючной скотине, которая год за годом терпеливо перевозит на широкой блестящей спине людей и товары полудюжины атрепий. Для всех, кто живет выше дельты, Ширван – слуга.

Но для обитателей дельты, сплетения тысячи проток, вечно грозящих удушить город, река – бог, и бог не добрый. От карт здесь мало толку. Дельта непредсказуемо меняется и разрастается. Глубокие рукава за считаные месяцы затягивает илом, острова, представляющиеся надежными ориентирами, за ночь утопают в болоте, скрываются под тиной и тростниками так, что и следа не найдешь. Зато там, где раньше сплетались быстрые струи, возникают высокие намывы. В этом изменчивом лабиринте разбираются только рыбаки, ежедневно прочесывающие неводами его воды, но дельта добирается и до них.

Конечно, Домбангу никогда бы не вырасти таким большим, если бы люди не боролись с этим водяным лабиринтом. Среди многих свершений Гока Ми числилось утверждение корпуса инженеров, занятых прокладкой и расчисткой надежных каналов, достаточно широких для судоходства и связующих верхнее течение реки с морем. После этого город за одно поколение вырос вдвое, а с тех пор удвоился еще и еще раз. В него хлынули золото и серебро из рук уроженцев десятка стран, но некоторые шептались, что Гок Ми предал свой город и его богов. «Дельта столько лет хранила нас, – судачили они, – а он унизил дельту. Он дерзнул ее укротить».

С двухпалубного судна, на котором я стояла, дельта отнюдь не выглядела укрощенной. Мы продвигались к востоку по центральному каналу Гока Ми, где гребцам помогало медленное течение. С относительно безопасного расстояния я могла высмотреть скользкобрюхих угрей в струе за кормой, гревшихся на солнце длинных змей и крокодилов, которые затаились под берегом в ожидании неосторожной жертвы. Кое-где над водой поднимались валуны, а иногда острые камни прятались под водой, готовые вонзить каменный зуб нам в днище. Лоцман, устроившись на носу, выкрикивал рулевому: «Здесь дальше от берега. Круто вправо! Обходи омут!», а тот уверенно и сосредоточенно правил одной рукой.

Рук, казалось, ничего не замечал: ни отмелей, ни крокодилов, ни тихо качавшейся под ногами палубы. Он все утро смотрел вдаль, словно высматривал за горизонтом что-то невидимое для глаз смертных. Но когда поднявшееся солнце согрело палубу и разбросало по ряби вод миллионы монет, у меня в ушах зазвучал голос Элы, гладкий и хитрый, как сама жрица.

«Ты даже встать как следует не умеешь, где уж тебе полюбить?!»

Глубоко вздохнув, я занялась обустройством пространства между собой и Руком. Тот стоял на носу в нескольких шагах за спиной лоцмана – стоял прямо, как корабельная мачта, сцепив руки за спиной. Я с досады постаралась отдалиться от него сколько могла, до самой кормы, где можно было, опершись на транец, склониться через перила.

Собравшись с духом, чтобы оценить положение и честно разобраться, что творится в моей глупой голове, я сообразила, чем занимаюсь. Я отошла на корму в надежде, что Рук, заметив мое отсутствие, пойдет за мной. Пришлось признаться себе, что у меня странное представление о близости: в основе его бегство и погоня, как будто он обязан доказывать свой ко мне интерес готовностью преследовать меня хоть на краю света. Мне так и послышался смешок Элы: «Ты, Пирр, взрослая женщина или девочка?» Отвечать не хотелось, поэтому я подняла глаза и стала изучать Рука.

Как ни досадно, он меня не преследовал – даже если назвать преследованием десяток шагов по палубе. С тех пор как я оставила его на носу, он не обернулся, даже недоверчивого взгляда меня не удостоил. Стоял, подставив спину, так что я могла всадить ему нож между лопаток или в сердце – он и вскрикнуть бы не успел. Правда, я сама постаралась внушить ему, что мы союзники. Я усердно уверяла его, что я кеттрал, что мы оба служим империи, но разве для того, чтобы он, поцелуй его Кент, так расслабился?

В конце концов, может ли мужчина полюбить женщину, которую не считает способной его убить?

Я поймала себя на том, что нащупываю нож. Убрала руку, скрипнула зубами, оттолкнулась от перил и прочно