Она имела в виду все: и теплый, как кровь, дождь, и лиловый синяк неба, и наши сцепившиеся тела.

– …Ты отрицаешь саму жизнь.

– Мы не жрицы жизни.

– Ты еще вовсе не жрица, – напомнила Эла. – Однако, если пройдешь Испытание, вынесешь из него одну истину: без жизни нет смерти.

– По-моему, ты собиралась объяснить, что такое любовь.

Под дождем пальцы Элы уже не так крепко держали мое запястье. Я глубоко вздохнула, перекатилась на бок, извернулась, на полмгновенья почувствовав себя свободной, и тут же осознала свою ошибку: у Элы тоже освободилась рука и немедля вцепилась мне в волосы, а потом жрица перевернулась и ударила меня лицом о доски. Вырваться я сумела, но она проворно, как угорь, навалилась сверху, сжала коленями поясницу, а возникший из-под обрывков платья крошечный ножик приставила мне к горлу. Мне все заслонили мокрые доски перед глазами.

Эла промурлыкала мне в ухо:

– Я вот что пытаюсь тебе объяснить. Мы – это наши тела. Что мы с ними делаем, то мы и есть. Вот эта поза… – она лезвием постучала мне по шее, – почти убийство…

И нож в мгновение ока исчез. Она подсунула ладонь мне под голову, прижалась к щеке своей мокрой щекой.

– И почти любовь… – Ее ладонь чуть сдвинулась, ласковое касание превратилось в хорошо знакомую мне хватку: за миг до перелома шеи. – И снова почти убийство…

Я обмякла в ее руках, приготовившись встретить всеобъемлющую тьму. Эла выпустила меня, текучим движением поднялась на ноги и, опершись на перила, устремила взгляд на занавешенный дождем город. Мне удалось приподняться настолько, чтобы уставиться ей в спину. Она снова заговорила – казалось бы, все тем же лениво-легкомысленным тоном, но в голосе прозвучала новая нота, или проявилась та, что прежде была скрыта в глубине, – нота, почти неразличимая слухом, зато отдававшаяся в костях.

– Любить – это как убивать, – сказала она. – Ты любишь всем своим существом – или вообще не любишь.

11

Когда предрассветная темнота заилила жаркий и тихий город, кто-то бешено забарабанил в мою дверь. Первым делом я потянулась за ножами: сбросила легкую простыню, подхватила клинки с тумбочки у кровати и только потом скатилась на пол. Обычно лежа вступать в бой не слишком удобно, но бой еще не начался, а я слишком много часов потратила на освоение приема: «Постучись, дождись и бей», чтобы на радость противнику в полный рост подходить к двери.

«Будь там, где не ждут», – старая рашшамбарская премудрость.

Грохот прервался, уступив место мужскому голосу:

– Пирр!

У меня еще слипались заспанные глаза и ныли кости после заданной Элой трепки, но менять позицию я не собиралась. Не дождавшись ответа, в дверь снова загрохотали: похоже, уже не стучались, а норовили выбить. Я кончиком ножа бесшумно откинула крючок.

– Пирр, – снова рявкнул ночной гость, – меня командор послал!

Едва он опять застучал, я сдвинула щеколду и дернула дверь на себя. Парень с разлету ввалился в комнату. Я подставила ногу, а когда он упал, вскочила сверху и приставила к горлу острие ножа. Позиция наша неприятно напоминала вчерашнюю нотацию Элы. Мне послышался ее бормочущий в ухо голос: «Важно пространство между телами». Оглядев забрызганную грязью рубаху молодого стражника, короткий нож у него на поясе и свои голые колени, прижимающие к полу его плечи, я поморщилась. Похоже, вместо позы «сейчас убью» у меня вышло нечто… другое.

Зеленая рубашка – парень был в форме – как будто не замечал моей наготы. Его взгляд прирос к рукояти упершегося ему в горло ножа. Он так мучительно косил глаза, будто надеялся взглядом удержать клинок. На убийцу он не походил.

– Я сейчас встану, – предупредила я медленно и спокойно, чтобы он не запаниковал, – и накину на себя что-нибудь. Пожалуйста, не пытайся меня прикончить.

Он пошевелил губами, будто молился про себя, но ответить не смог. Я убрала нож – он все не отрывал ошарашенного взгляда от клинка.

– Эй… – Я похлопала его по щеке, добилась, чтобы взглянул мне в глаза. – Ты хочешь меня убить?

– Нет, – тупо покачал он головой. – Меня прислал командор. С поручением.

– Поручение придержи… – я встала на ноги, – пока я натягиваю штаны.

Проходя мимо двери, я обнаружила прислонившуюся к косяку Элу. Я с недовольством отметила, что ей хватило времени накинуть свободную шелковую сорочку. А может, она в ней и спала. Или вовсе не спала. Так или иначе, жрица смотрела на меня со спокойной усмешкой.

– Советуя тебе обращать больше внимания на свое тело, я не имела в виду тут же взять быка за рога.

– Это посыльный, – буркнула я.

Эла только плечами пожала:

– Вот чем ты мне нравишься, Пирр, так это тем, что никогда не упустишь случая чему-то научиться.

Зеленая рубашка кое-как поднялся на ноги.

– Кто это? – выдавил он.

– Никто. – Я ногой захлопнула дверь. – А ты что за хрен?

– Анхо, – выговорил он.

Я сдержалась и бровью не повела. Мне всегда казалось особой жестокостью называть детей прославленными именами. Как будто человеку мало груза простого имени, собственной непрожитой жизни, чтобы его еще придавливали чужим. Я успела забыть, как часто жители Домбанга носили имена основателей и защитников города: Гок Ми, Анхо, Чуа, Тум, Вок… Понятно, для родителей это был едва ли не единственный способ сохранить растоптанную Аннуром историческую память.

Он, онемев, таращил глаза, пока я стягивала со спинки стула штаны, втискивала в них ноги и надевала через голову широкую безрукавку. Потом я откинула занавеску на единственном в комнате окне. Иссиня-черные краски ночи вылиняли перед рассветом.

– Чего Руку так неймется, что нельзя дождаться восхода, Анхо?

Я не слышала, чтобы Эла отошла к своей двери, но это ничего не значило. Я и ее приближения не услышала. Не важно. Мне приходилось скрывать от Рука и зеленых рубашек наши с ней разговоры, а не наоборот.

– Вас вызывают, – ответил стражник.

Он потянулся, чтобы схватить меня за руку и вытащить за дверь. Не от большого ума. Хорошо еще я к тому времени успела достаточно проснуться, чтобы его не убить. Просто отбросила протянутую руку, взяла его за горло и подтянула поближе. Под пальцем у меня билась артерия, его ласковые глаза округлились, но вырваться паренек не пытался. Ему было едва за двадцать: еще один мальчишка из обветшавшего войска Рука. Я чуть ослабила нажим и перешла на бодрый дружеский тон.

– Анхо, – медленно проговорила я. – Не стучи, не кричи, не пытайся меня тащить. Просто передай, что сказал Рук.

Сквозь его темную кожу пробился сливовый румянец. Стоило мне разжать