Шрифт:
Закладка:
Характерно, что Лжедмитрий тоже потребовал упомянуть в присяге отказ от ведовских покушений на государя, хотя очень кратко: «Такоже мне над Государынею своею, Царицею и Великою Княгинею инокою Марфою Федоровною всея Русии, и над Государем своим Царем и Великим Князем Дмитрием Ивановичем всея Русии, в естве и в питье, ни в платье, ни в ином ни в чем, лиха никакого не чинити и не испортити, ни зелья лихого, ни коренья не давати; а кто мне учнет зелье и коренье лихое давати, или кто мне учнет говорити, что мне над ними, Государи своими, какое лихо учинити, или кто похочет портити, и мне того человека не слушати и зелья лихого и коренья у того человека не имати»[240].
Подобные пассажи сохранялись в присягах царям вплоть до Петра I, постепенно сокращая и выхолащивая формулы. По объему и подробности описания колдовских вариаций они никогда не превышали того, что было у Годунова. Он определенно размышлял, страдал этим, старался не упустить ни одной из магических каверз, которые могли нанести вред ему и семье.
Страх чародейства пронизывал все политические процессы эпохи Ивана Грозного, а Борис Годунов был плоть от плоти того же круга. И никак иначе не понимал измену и вообще неправедное действо, как искус дьявольский, отчего и меры принимал прежде всего духовного характера – через Церковь. Заговоры против Годунова – действительные или мнимые – также воспринимались как чародейские. Это касается известных нам опал Шуйских, Бельского и Романовых.
Дело Шуйских не сохранилось. Оно известно только по упоминанию в описи архива Посольского приказа 1626 г., где под 1600 г. отмечено «дело доводное, что извещали при царе Борисе князь Ивановы люди Ивановича Шуйского Янка Иванов сын Марков да брат ево Полуехтко на князь Ивана Ивановича Шуйского в коренье и в ведовском деле»[241]. Чем кончилось расследование, мы не знаем, но, судя по всему, князю Ивану Ивановичу холопий донос добром не отозвался.
Про Б. Я. Бельского сохранился обрывок отчета о расследовании ок. 1600 г. На боярина донес некий доктор Гаврила Юрьев, который плохо идентифицируется, но, судя по всему, долго служил в России[242]. Он сообщил, что Богдан Яковлевич хорошо разбирается во «всяких зельях», читал многие книги-«лечебники» и знает, которые «добрые», а которые «лихие»:
«Богдан Бельской знает всякие зелья, добрые и лихие, да и лечебники все знает же, да и то знает, что кому добро зделать и чем ково испортить, и для того Богдану у государя блиско быти нелзе».
Одно из подозрительных снадобий Бельский якобы мог предложить выпить царю Борису, но пока не сделал этого. Дознание выяснило:
«Богдан Бельской обтекарское дело знает гораздо и ведает, чем человека испортить и чем его опять излечить да и над собою Богдан то делывал, пил зелье дурное, а после того пил другое»[243].
На основе этих свидетельств полагают, что Бельский возглавлял Аптекарский приказ и имел прямой доступ к Годунову, то есть мог лично подсунуть ему яд. Обвинение в изготовлении отравы стало последним в череде доносов, которые заставили Бориса отправить в опалу старого соратника. Как сообщается в «Новом летописце», царь «велел его поимати и повелел его позорити там же многими позоры»[244]. По сведениям немецкого пастора Бера, проживавшего тогда в Москве, Бельскому выщипал бороду «шотландский капитан» Габриэль – вероятно, тот самый доносчик[245]. Потом боярина отправили в ссылку в Сибирь. Арест Бельского случился в Цареве-Борисове, где он был воеводой. Проживая там, он не стеснялся в выражениях и заявлял о желании править самостоятельно. Об этом докладывали Годунову, который, кажется, некоторое время терпел. Но потом перестал. Способный на порчу – особенно опасен[246].
Осенью того же 1600 г. обвинения в колдовстве обрушились на братьев Романовых. Некий Второй Бартенев, служивший казначеем у Александра Никитича, донес, что у его хозяина в казне хранятся странные коренья. «Новый летописец» утверждает, что все было подстроено Годуновым. Хотя мощь репрессий обрушилась не только на Александра, но на всю семью и родственников, и позволяет предположить, что история не ограничивалась примитивными фальсификациями и подлогом. Дело расследовалось вплоть до июня 1601 г., после чего Романовы с семьями и близкими были отосланы в дальние города. Некоторых везли в оковах, лишив всех имений, многие оттуда уже не вернулись. Самих материалов расследования не сохранилось – только отчеты приставов[247]. Поэтому выводы, конечно, у нас гадательные. Но ясно, что обвинение строилось на основе самых отягчающих обстоятельств – свидетельств магических практик, что было особенно убедительно для Бориса.
В этом отношении он никакой не ретроград, но напротив, технологичный знаток передовых достижений науки о потустороннем – главной исследовательской магистрали для ученых тех лет. Ровно этому уделяли тогда внимание большинство правителей Европы. Чуть ли не все они в конце XVI в. были поглощены экзистенциальными и алхимическими опытами, трансмутациями и общением с бестелесными существами. Сами принимали участие в экспериментах, интересовались новинками, привлекали в свои земли ученых соответствующей специализации и много времени проводили в общении с ними. Абсолютным воплощением описанного государя был император Священной Римской империи Рудольф II (1576–1612), который организовал в своей резиденции в Пражском Граде алхимическую лабораторию, а в личных апартаментах – музей магических артефактов, геомантии и паранормальных феноменов. Польский король Сигизмунд III (1587–1632) привечал и активно интересовался алхимией, трансгрессией и некромантией. Английская королева Елизавета была поглощена прояснением этих знаний. Некоторые германские князья порой доходили до участия в колдовских ритуалах и парапсихологических акциях. Это накладывалось на общее религиозное сотрясение европейцев в XVI в., связанное с проповедью Мартина Лютера и его учеников. Духовные поиски привели к церковному расколу и заставили особенно пристально относиться к дисциплине благочестия всех, даже представителей православной конфессии. Авторитет священнослужителей был подорван. Их способность ориентироваться и отделять добро от зла поставлена под сомнение. Светские знания – наука, основанная на вполне ортодоксальном дуализме, постепенно захватывала умы. На передовой, понятно, были государи и различные знатоки знаний о человеке, священники и врачи.
* * *
Как видно из истории с приглашением на службу доктора Ди, Годунов был знаком с основными тенденциями развития наук о природе, включая области сверхъестественного. Он лично принимал участие в подборе иноземных специалистов – математиков и докторов, которые лечили раны телесные с учетом травм душевных. Некоторые полагают, что Годунов первое время воплощал собой
