Возвращались мы по грязи.

Эль молчал.

Мне тоже сказать было нечего, не о любви в самом же деле болтать. Любовь – это так, это возвышенное чувство, которое никак не вяжется с мокрым бельем и першением в горле.

Слягу завтра. Или уже сегодня. Слягу и помру позорной для некроманта смертью от простуды, всем назло.

– Юся, – Эль открыл калитку и отступил, пропуская меня вперед. – Мне кажется или… нам не стоит рассказывать о том, что произошло.

Я чихнула.

Правду говорит. Не стоит рассказывать, а лучше вообще забыть, как страшный сон. Ведь бывают же такие сны – повышенной правдоподобности. Правда, добыча моя, оказавшаяся довольно-таки увесистой, скромно намекала, что забыть нам вряд ли позволят, но…

– Знаешь, – голос получился гнусавым, подтверждая, что смерть от простуды – это даже не блажь, это почти, можно сказать, ближайшее будущее, – ты только больше не пропадай, ладно? А то я маме пожалуюсь. Твоей.

Эльфа передернуло.

Ага, вот и от матери эльфячьей польза.

Меня уложили в кровать.

Он ранен, а уложили меня. И ботинки содрали, к счастью, до того, как уложили. Причем содрали вместе с носками. На пол отправились мокрые штаны и прилипшая к коже майка, а на плечи упало теплое полотенце.

Не мое. У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.

Не знаю, каким чудом в руках оказались высокая кружка с травяным отваром и пирожок. Почему-то он особенно растрогал… надкусанный с одного бока, но все равно родной.

– Я целителя вызову, – сказал Эль, пытаясь отжать хвост. А я ему говорила, что от длинных волос одна морока.

– Ага… – Пирожок, оказавшийся капустным – раньше я капусту в пирожках недолюбливала, было в этом что-то донельзя подлое, ищешь мясо, а тут тебе вареные капустные листочки, – примирил меня с действительностью. – Себе…

– Я уже почти здоров, – он продемонстрировал идеальный эльфячий бок, на котором виднелось белое пятнышко шрама. – Я от земли взял. Там много силы было. А у тебя насморк.

Еще какой.

Сопли вдруг оттаяли и потекли весенними ручейками, следом зачесались глаза, а откушенный пирожок встал поперек горла. Мне даже спорить не хотелось, и когда на кровать забралась высушенная и почти не воняющая погостом нежить, я только подвинулась.

Мурлыкать маншул умел. А эльф…

Надеюсь, у него есть сменные подштанники. Из шелку… надо будет сказать, чтобы еще прикупил как минимум дюжину. А то жизнь, она такая… непредсказуемая. Подштанники в ней точно пригодятся.

Следующие несколько дней я провела в постели.

Что-то ела, когда получалось пережевать. Что-то пила, большей частью горькое, оставляющее на языке характерный травяной привкус. Давилась лекарствами. Слушала убаюкивающее мурлыканье мертвого маншула и тихие рассказы мужа.

А рассказывать он и вправду умел.

Зря его Юся отпустила… то есть сама виновата. Но у нее теперь кладбище, а я вот слушать буду. Про границу и про нежить, про города эльфов, которые не совсем города. Про леса вечные и величественные… Сказки я всегда любила, главное, не думать, что когда-нибудь любая сказка заканчивается.

– А устрицы вам дохлые подсунули, – сказала я, потыкав в устрицу двузубой вилкой. Бывшая подруга скривилась, а папуля, большую часть времени выразительно помалкивавший, позволил себе приподнять бровь.

Что? Может, я и не высокого воспитания, но было у меня дело на морском берегу, ловила мелких пакостников, которые повадились добрым людям сети путать. Вот там, пока ловила, и научилась что в устрицах разбираться, что в морских гребешках, которые вовсе не нужно выжаривать до состояния подошвы, чтобы потом эту подошву в белом вине утопить.

– Какой кошмар, – воскликнула Марисса, покосившись на супруга, который сидел, тихонько в тарелке ковыряясь. – Я непременно с этим разберусь.

– Ага…

Эль от устриц благоразумно отказался, как и от икры летучей рыбы, которая пусть и считалась деликатесом, но явно подгулявшим. Интересно, это для меня так расстарались или и вправду не понимают, что кухарка их дурит?

Папенька мой, подремывавший в углу стола с видом независимым, встрепенулся. Поднялся. И сказал:

– Пришло время кое-что обсудить… – обе руки его легли на стол, и на мизинце блеснуло такое до боли знакомое колечко.

Помнится, это его я оставила перед склепом.

А Юся пообещала, что не станет убивать человека, который это колечко придет забирать. Нет, если бы папенька сам явился, она бы вряд ли сдержалась, но, как я и предполагала, послали за колечком мальчишку из беспризорных.

Сказать, что не то?

Он знает. Должен был понять. Почувствовать. Родовые вещи, они ведь не просто так… а здесь… подумаешь, белое золото и пара камушков средней паршивости. Красиво, но бестолково. Однако папенька напялил, и это само по себе внушало немалое подозрение. Как и эта вот внезапно появившаяся благостность во взгляде. Не люблю, когда на меня так смотрят.

– Что? – и глазами похлопать.

– Дядя… – вздохнула Марисса.

Глава гильдии некромантов отмахнулся.

А ведь я на него не похожа… счастье-то какое.

– Девочке пора покинуть этот город, – прозвучало веско.

– Зачем? – я ткнула вилкой в полупрозрачное желе, в котором застыли комки зеленых водорослей. Желе содрогнулось, но вилке не поддалось.

– Климат здесь… неподходящий.

– Ага, – согласилась я. – Дожди идут. Крыша течет, но мы уже договорились, что ее починят. Надо только подождать пару дней, пока бригада освободится. И из погреба заодно воду откачают. Стены тоже бы поправить не мешало, но это уже другим разом.

– Уезжай.

– Куда? – желе я все же проткнула, но лишь затем, чтобы убедиться, что вилка надежно застряла в дрожащей этой массе.

– Не имеет значения. Здесь тебе не рады.

– Так это не мои проблемы.

– Будут твоими.

Эх, папенька, не любите вы свою дочь, единственную, между прочим. То есть я полагаю, что единственную, но мало ли. Жизнь, она любит сюрпризы преподносить. И папенька хмурится зря. Никуда я не поеду. Мне теперь тут жить интересно. Стало.

И между прочим, эльфячья бабушка, снизойдя до визита в наши пенаты, сказала, что места, конечно, маловато, однако в остальном у дома хорошая аура. Почти одобрение.

И росток высадила какого-то жутко редкого древа. Малина тотчас переползла к нему, обвила белоснежный ствол, растопырила колючки, всем видом своим показывая, что обидеть сиротинушку не позволит. И вот куда нам ехать? С эльфом, маншулом, малиной и этим… сиротинушкой, который за две ночи вымахал до уровня крыши.

– Папенька, – я откинулась и ноги вытянула. – А не пойти ли вам в эльфийские чащи? Я даже проводника найду. Хорошего.

Глаз папенькин дернулся. Левый. Правый потемнел. Ишь ты… ему бы у целителей провериться.

– Когда узнала?

– Юся рассказала… небось меня