Лотти вздохнула.

– Так кушать хочется. Я за завтраком ни ложечки не смогла проглотить. Ну и жижу нам подали… И в ней еще что-то черное плавало, видела?

– Ага, жучки, – подтвердила Мэри. – Я тоже умираю с голоду. Давай представим себе нарядный рождественский стол со всякими вкусностями. Помнишь, я тебе показывала картинку из журнала в прошлом году? Он продавался на прилавке неподалеку от Флэнниганов, в тот день еще снег валил, а мама забыла о нас и ничего к чаю не купила.

– Помню! – подхватила Лотти. – На обложке журнала был большущий окорок с печеными яблоками, посыпанными корицей.

У Мэри заурчало в животе, и на мгновение она даже забыла про боль в ногах.

– Так вот, однажды у нас с тобой на рождественском столе будут хрустящий печеный картофель, жареный фазан и, конечно, тот самый окорок с яблоками, который ты видела. Все в точности как в журнале.

– Ну хватит, я сейчас в обморок упаду от голода! – пожаловалась Лотти и хихикнула, положив ладонь себе на живот.

– Потом мы угостимся пирожными с заварным кремом, яблочным пирогом и мороженым. – Мэри в блаженстве зажмурилась, представляя стол со всеми этими яствами.

– И с нами будут мама и бабуля с дедулей, – со вздохом добавила Лотти.

У Мэри сжалось сердце. Она не хотела видеть за их столом маму. Ведь именно мама отправила дочерей сюда. Но сказать об этом Лотти она не могла. Сестренка еще держалась за надежду, что мама приедет за ними, что они встретятся и начнут жизнь с чистого листа.

– Да, будем праздновать вместе. Одной большой счастливой семьей, – пообещала Мэри. – Вот увидишь.

Глава 21

Наши дни

Миа

Все тело ноет, даже сложно найти на нем точку, в которой боль совсем не ощущается. Но это меня не пугает: несмотря на недомогание, я чувствую себя прекрасно. Просто замечательно. Я готова мир покорить, только дайте немного поспать.

Броуди проснулся, лежит себе на коврике с узором из кроликов, постеленном на полу. Над ним покачивается разноцветный мобиль, и Броуди внимательно следит за ним, то и дело подергивая ручками и ножками.

Он просто прелесть. С каждым днем я все больше влюбляюсь в сына – в его глубокие темные глаза, черные волосы, милую ямочку на щеке. Он еще маленький и худенький, но скоро наберет вес. Я уже от корки до корки прочла книги о младенчестве, – когда речь заходит о беременности и родительстве, я превращаюсь в фанатика.

Осторожно беру малыша и сажаю в автокресло. Сегодня мы поедем к дедуле. Ба пока не может его навещать, и я пообещала, что буду приезжать к деду при любой возможности. Бен сейчас в магазине, закупается продуктами на неделю, а Броуди сегодня куда спокойнее обычного. Самый что ни на есть подходящий момент для того, чтобы осуществить первую одиночную вылазку с малышом. Внутри все трепещет от волнения, но я ведь способная, самостоятельная женщина! Я справлюсь. Во всяком случае, мне так кажется. Другие же как-то справляются.

На то, чтобы собрать все необходимое, устроить Броуди в кресле и установить кресло в машине, у меня уходит целых полчаса. Под конец младенец уже начинает кривиться, готовясь к оглушительному концерту: он снова проголодался. Это мне кара за медлительность. Теперь придется повторить весь процесс по новой: покормить, сменить подгузник, подождать, пока малыш срыгнет, уложить его спать – и в итоге я выберусь из дома только к обеду, если вообще выберусь. А ведь дедушка лучше всего чувствует себя по утрам. К тому же я дала обещание бабуле. Так что решаю, что Броуди подождет минут десять, а я пока как раз доберусь до дома престарелых. Завожу машину.

Всю дорогу сынишка кричит, и от этого крика у меня по спине бегают мурашки, пальцы зудят, а голова идет кругом. Дело даже не в громкости воплей, а в каких-то особых нотках. Стараюсь не обращать внимания, переключаю радиостанции, пока не нахожу музыку поспокойнее, прибавляю громкость, чтобы и он ее услышал поверх собственного плача. Но Броуди все равно. Он хочет одного: кричать.

К дому престарелых я подъезжаю вся в поту: рубашка для кормящих мам промокла насквозь, как и штаны для йоги. Детский рев стал невыносимым. Нужно что-то делать. Я сворачиваю на парковку и начинаю кормить Броуди прямо в машине, не выключая двигателя. Сын мгновенно успокаивается, а я с облегчением выдыхаю. Волна прохладного воздуха из кондиционера омывает мое разгоряченное тело.

Быстро меняю подгузник, кладу сыночка на плечо, чтобы он побыстрее срыгнул, а потом пытаюсь устроить его в коляске. По идее, это занимает пару минут, но не в моем случае: одной рукой действовать неудобно, да и не привыкла я еще к этому чуду техники. С трудом вытаскиваю коляску из багажника, палец застревает между деталями, и на коже выступает капелька крови. От боли роняю коляску на землю – уж не знаю, успела ли она перевернуться в полете, не сломалась ли. У нее миллион креплений, которые кажутся рычажками, пока не нажмешь на них и не поймешь, что ошибся.

Продавец показал мне, как пользоваться коляской, когда я ее покупала, и с виду все было просто: нажимаешь на кнопку – и вуаля, перед тобой сказочное изобретение с кучей примочек, которые так необходимы новоиспеченной мамочке. Но сейчас передо мной груда металла и ткани, и все детальки на вид одинаковые. Наконец я все же нахожу волшебную кнопку, коляска раздвигается, принимая нужную форму, но успевает прищемить мне кожу на бедре. Я вскрикиваю от неожиданности. Мой возглас пугает Броуди, и он начинает рыдать у меня на груди. Неуклюже скачу по парковке, стараясь сдержать поток нецензурной брани – не хотелось бы, чтобы мой сын познакомился с ней всего через неделю после рождения.

Когда я наконец вкатываю коляску с Броуди в автоматические двери, мне хочется плакать от облегчения. Кажется, я только что достигла предела человеческих возможностей. Где моя медаль?

Вскоре я все же беру себя в руки, иду в регистратуру, а потом и к дедуле. Он сидит в саду, неподалеку от раздвижных дверей. Сад здесь чудесный, небольшой и уютный, обсаженный розами разных цветов. Тут летают стрекозы, мирно гудят пчелы, прохаживаются туда-сюда по кирпичным дорожкам пациенты. Некоторые из обитателей дома престарелых сидят в инвалидных креслах, кто-то дремлет на стульях и скамейках в теньке.

Дедуля смотрит вдаль. Заметив меня, он широко улыбается – значит, узнал! Это добрый знак.

– Привет-привет,