продукцию государство оплачивало, вопрос о банкротстве возникнуть не мог. Если вдруг выпускалось что-то не очень нужное, то на очередной плановый период предприятию давались иные, скорректированные задания. И вновь продукция в обязательном порядке принималась государством и оплачивалась из бюджета. Существовавшие предприятия вообще не ликвидировались по причинам экономического свойства, и люди, работавшие на них, не теряли своих мест.

Вот характерная история, демонстрирующая отношение к делу работника, не заинтересованного ни в чем, кроме выполнения плана.

На Балхашском медеплавильном заводе в 1979 г. я увидел в работе прокатный стан, выпущенный в Германии еще до войны. На нем красовались клейма со свастикой. По инструкции смазывать углы стана полагалось салом шпик, но время было голодное, рабочие этого сала не видели, и для смазки использовали солидол. А стан буянил и безбожно мял лист: в цехе возвышались штабеля изуродованного проката. Между тем на задворках завода уже не первый год в ящиках лежал новый импортный стан, купленный за валюту. Почему не монтируете? «А куда спешить, с плановыми показателями у завода полный ажур, к чему лишняя головная боль?» [Полторанин 2011: 13].

Истории с лежащим под открытым небом новым оборудованием на сотни миллионов рублей разбирались даже на Секретариате ЦК КПСС [Секретариат… 2020: 159]. Но ничего не менялось. Стимулов для его использования не хватало.

Но, может, если предприятие нельзя наказать за плохую работу, его стоит хотя бы поощрять за хорошую? Например, разрешить новую продукцию продавать дороже старой? Действительно, надбавки такого рода в советской экономике появились. Но тут же вызвали отторжение на самом верху. Вот что говорил об этом сам Леонид Брежнев:

Очень часто случается, что на одну и ту же продукцию устанавливаются разные цены. Возьмите обувную промышленность. По закону вроде как полагается делать надбавку в цене на 20% за новую модель. И вот чуть изменят модель – и подай наценку в 20% [Секретариат… 2020: 19–20].

В рыночной экономике цена повысится, лишь если покупатели сами готовы будут платить больше, оценивая новую модель как более качественную или модную. А в административной системе новшество может оказаться чисто формальным – сделанным лишь ради надбавки. И вопрос о поощрении «новаторов» становится неразрешимым: дефицита хороших товаров такими надбавками не ликвидируешь, но простимулируешь инфляцию с «вымыванием» дешевой продукции.

В итоге главным оставалось выполнение плана по количеству продукции. И точно так же количественный критерий доминировал при трудоустройстве. Советское государство гарантировало его каждому человеку. Советская идеология полагала, что планирование способно оптимально оценивать потребность экономики в тех или иных видах труда, то есть создавать рабочие места вне зависимости от конъюнктуры. Существование подобной системы не означало, что всякий желающий мог получить место и заработок по своему вкусу – кто-то отдавал себя родине на посту министра, а кто-то в качестве дворника. Но при этом в СССР не существовало такого статуса, как «безработный». Человек, уволившийся с одного предприятия, должен был обязательно выбирать себе место на другом. Тот, кто этого не делал, считался тунеядцем и мог быть подвергнут уголовному наказанию. Именно так поступили, в частности, с будущим лауреатом Нобелевской премии по литературе Иосифом Бродским. То, что он писал стихи, суд не счел полезным трудом [Гордин 2000а: 188–189]. Советские писатели, чтобы не считаться тунеядцами, должны были обязательно состоять в творческом союзе. Каждый, кто творил, не имея в нем официальной регистрации, за полноправного члена общества вообще не принимался.

Но возникает вопрос, каким же образом предприятия могли оплачивать труд такого большого числа работников вне зависимости от того, нужны они производству или нет. Отнюдь не директора решали, сколько и кому заплатить. Там, где выпускалась нужная потребителям продукция, работники не могли получить больше, чем на заводах, производивших такое барахло, на которое вряд ли способен положить глаз простой советский человек. Заработки определялись размером оклада служащих и тарифной ставки рабочих. И оклады, и ставки, и нормы выработки рассчитывались централизованно. Конечно, они не были одинаковыми по всей стране. Более того, централизованно осуществлявшаяся дифференциация заработков считалась важнейшим преимуществом социализма над рыночным хозяйством. Ведь советская власть, устанавливая на ряде предприятий сравнительно более высокую оплату труда, могла стимулировать приход лучших работников туда, куда требовалось. Так, например, неплохо зарабатывали люди, связавшие свою жизнь с военно-промышленным комплексом, поскольку для советских вождей не было ничего важнее обороноспособности. Специальные надбавки выплачивались тем, кто соглашался трудиться на Крайнем Севере. Ведь иным способом туда работников заманить не удавалось (по крайней мере, с момента окончания сталинских репрессий). Бывали случаи (например, с типографией «Красный пролетарий», печатавшей политическую литературу), когда размер зарплаты отдельных предприятий устанавливался непосредственно высшим руководством страны [Секретариат… 2021: 37, 152]. А вот в легкой («легонькой», как говорилось в одной комедии советской эпохи) промышленности государство обеспечивало гражданам сравнительно невысокий уровень жизни.

Однако в любом случае без зарплаты люди не сидели. Хорошо или плохо работало предприятие – фонд заработной оплаты у него имелся всегда [Никонов 1980: 310]. Директорам никогда не приходилось говорить работникам: давайте затянем потуже пояса на время кризиса, поскольку сейчас у нас нет денег. В то же время директорам не приходилось и поощрять своих подчиненных по-настоящему высокими выплатами в тех случаях, когда предприятие добивалось успехов. Покупатели могли гоняться за дефицитом, но выгоду получали не производители этого дефицита, а спекулянты.

Премии, правда, постоянно выплачивались. Но они тоже регулировались централизованно, а потому невелики оказывались возможности руководителей по поощрению самых лучших, самых нужных им работников. Я, к примеру, работая в свое время на ТЭЦ, ежемесячно получал премию за экономию электроэнергии, но до сих пор не знаю, каким образом мне удавалось ее экономить. Такого рода премии были фактически не формой поощрения, а частью должностного оклада.

При этом мошенники могли манипулировать системой оплаты труда в своих интересах, если, скажем, «приписывали» себе липовые работы, на самом деле не осуществленные. Петербургский профессор Григорий Тульчинский в мемуарах вспоминает, что как-то раз в молодости его направили на министерские курсы повышения квалификации. Начальник отдела труда и зарплаты министерства начал свой лекционный курс с такой фразы: «Запомните, что в нашей стране зарплата не зарабатывается, а выводится – такая, какую надо» [Тульчинский 2007: 141].

Борис Ельцин, когда в молодости был на стройке мастером, столкнулся с подобной ситуацией. Работали у него заключенные, и им выводили такую зарплату, которую они диктовали. Реально же следовало платить по результатам труда в два с лишним раза меньше. Ельцин попытался сломать традицию.

И вот заходит ко мне, в маленькую комнатушку мастера, такой громила с топором