О том, как работали в некоторых секторах советской экономики, лучше всего свидетельствует ситуация, возникшая у одного российского бизнесмена уже в пореформенные годы. Завел он себе молочное хозяйство, в котором доярки, воспитанные еще при советской власти, естественно, воровали молоко. Бизнесмен даже не пытался отучить их воровать и готов был терпеть сравнительно малые убытки, возникавшие по сей причине. Просил только, чтобы доярки крали в открытую, а не разбавляли молоко водой, поскольку полученную вследствие данной операции жидкость не принимали на молокозавод, и это приводило уже к убыткам поистине колоссальным. Но перевоспитать тружениц советского сельского хозяйства так и не удалось [Кох 2003: 156].

Увольнять расслабившегося или вороватого работника оказывалось в СССР столь же бессмысленно, как репрессировать не справившегося с планом директора. Рано или поздно на его место придет тот, кто еще хуже, а уволенный запросто устроится на соседнее предприятие. Поэтому лучше уж договариваться по-хорошему. Хороший бригадир закроет глаза на сегодняшнее похмелье, зато, если в конце месяца потребуется поднажать, чтобы все же выполнить план (это называлось штурмовщиной), «мужики» его не подведут, соберутся с силами и сделают, что нужно.

Ленинградский социолог Андрей Алексеев как-то раз поставил на самом себе потрясающий эксперимент. Он покинул научный институт и отправился на несколько лет трудиться рабочим для того, чтобы изучить, как строятся реальные отношения в производственной системе. Выяснилось, что они вовсе не плановые, не командные и не научно обоснованные. Установленные правила рабочие делят на две категории: «это – х-ня!», а «это – не х-ня!» [Алексеев 2003: 143]. На первое плюют, а второе принимают во внимание. И начальство вынуждено с этим считаться, поскольку в противном случае ничего работать на заводе не будет. В перестроечное время социологи смогли провести исследование об отношении работников к приказам руководства предприятий и выяснили, что примерно половина опрошенных либо прямо говорит начальству об ошибочных распоряжениях, либо лишь делает вид, будто их выполняет [Советский простой 1993: 75].

Могли ли мы в советское время делать продукции больше и лучше? Никто в такой системе «научного планирования» этого не знал. Да к тому же в ряде случаев «больше» отнюдь не значило «лучше». Как ни парадоксально, больше продукции можно было изготовить не путем расширения производства, а посредством удорожания изделий. Допустим, план предприятия включает выпуск продукции на 1000 рублей. Выполнить его можно, изготовив тысячу изделий по рублю каждое. А можно поступить по-другому: использовать дорогие материалы и таким образом довести цену изделия до двух рублей. Тогда для выполнения плана потребуется выпустить не тысячу штук, а только пятьсот, что, несомненно, легче. Материалоемкость советской экономики росла непрерывно [Ханин 2008: 397].

Как возможна подобная чушь? В рыночном хозяйстве такие махинации действительно невозможны, поскольку если какой-то директор-умник вдруг сознательно удорожит свою продукцию без улучшения ее качества, то мигом проиграет в конкурентной борьбе. Ведь он ничего не сможет продать. Однако в советской экономике директор был заинтересован не в сбыте, а в выполнении плана. И коли он сумел в бюрократическом торге решить вопрос об установлении более высокой цены на свои изделия, коли сумел обосновать необходимость использования дорогих материалов (допустим, заявив начальству, что они качественнее дешевых, или просто констатировав, что иных нет в наличии), то все остальное его могло уже не волновать. Волноваться в такой ситуации начинало высшее руководство страны, постепенно осознававшее, что советская экономика одерживает одну пиррову победу за другой. Если мы будем долго расти, увеличивая объем производства не за счет повышения эффективности, а за счет безграничного растрачивания ресурсов, то, как знаменитый древнегреческий царь, просто останемся без войска (без ресурсов). И рухнем как раз в тот момент, когда, по статистике, оставим далеко позади США и Европу. В связи с этим Брежнев как-то раз даже бросил в народ странный лозунг «Экономика должна быть экономной», надеясь, наверное, что производители одумаются и перестанут разбазаривать ресурсы. Но вряд ли генсек ЦК КПСС понимал, что сама советская хозяйственная система так выстроена, что перестать разбазаривать невозможно.

Советские министерства, как говорилось выше, не имели информации для того, чтобы определять, каковы реальные возможности предприятий при выполнении плана. То же самое касается проверки обоснованности затрат сырья и материалов. Британский экономист-советолог Алек Ноув, анализируя данную проблему, справедливо отмечал:

…Важнейшая причина неэффективности кроется в том, что перегруженные работой плановые органы <…> не отвечают за минимизацию издержек. Для этого у них нет ни времени, ни мотивации. Требовать от плановых органов подобного все равно что требовать от военного интенданта поставлять амуницию на поле боя кратчайшим путем, в то время как он должен сосредоточиться на более важных задачах [Nove 1977: 51].

Впрочем, проблема состояла не только в этом. Все было гораздо хуже. Искусственное увеличение затрат возникало бы даже в том случае, если бы органы, руководившие экономикой, сопротивлялись росту цен. Ведь в рыночной экономике конкуренция стимулирует предприятия бороться за снижение издержек. А в экономике плановой такого стимула нет. Допустим, появляется вдруг наивный директор, который, руководствуясь заботой о покупателе, снижает цену изделия с рубля до 50 копеек. В этом случае он оказывается вынужден либо увеличивать объем производства, чтобы выполнить старый план на 1000 рублей, либо маяться в бюрократическом торге, согласовывая с начальством снижение размера планового задания. Но никакое начальство в этой инициативе не готово было поддерживать наивного директора. Ведь с министерства высшее начальство тоже спрашивает выполнение плана. Ему тоже надо отчитываться перед начальством. В итоге наивных не оказывалось. Выбирая между стремлением выполнить директивный план и прекраснодушным намерением обеспечить экономию, московские начальники, наряду с рядовыми производителями, стремились дать стране как можно больше продукции, причем любой ценой. Никто не стремился экономить металл, цемент, бензин или древесину.

Свидетельства этого можно получить и сегодня. Например, каждый, кому доводилось выносить на помойку старый, безумно тяжелый холодильник «Орск», а на его место затаскивать новый, импортный, на своем горбу узнал, чем отличается советская экономика от рыночной. Такая же история с велосипедами. Мало того что старый советский велик был не слишком удобен в использовании, поскольку тяжеловесностью своей затруднял быструю езду, так он еще «хоронил в себе» большой объем дефицитного металла, что существенно удорожало продукцию для покупателя.

Кстати, история с искусственным удорожанием продукции, которое оказывается выгодно предприятию, показывает, что некоторые успехи советской экономики были не реальными, а чисто статистическими. То есть они определялись хитростями расчета. Представим себе на минутку, что мы измеряем результаты прыгунов в длину с помощью резинового метра [Валовой 1988: 28]. Один спортсмен прыгнул дальше другого, но,