Шрифт:
Закладка:
Жертвами маньяка стали 86 человек, в том числе и коллега-милиционер, убитый им в 1999 году.
Остров смерти
В начале 1930-х годов в связи с введением паспортной системы и началом коллективизации в крупных городах СССР стали проводить повальные облавы на людей без документов – задержанных принудительно отправляли в отдаленные регионы страны. Под раздачу попадали не только крестьяне, массово мигрировавшие из деревень, но и представители «городского дна»: бездомные, нищие и другие деклассированные элементы. Зачастую и вовсе хватали всех без разбору. Так власть пыталась решить сразу две задачи: очистить города и рабочие поселки «от лиц, не занятых общественно-полезным трудом, укрывающихся кулацких, уголовных и иных антиобщественных элементов» и заселить Сибирь.
Арестованных тысячами грузили в товарные вагоны и везли в Томск, откуда на баржах они по Оби добирались на север.
В мае 1933 года на необитаемый остров вблизи деревни Назино высадили партию истощенных полураздетых «трудопоселенцев» – более 6 тысяч человек.
Назинский остров делил Обь на две части. Размер его составлял полтора километра в длину и пятьсот метров в ширину. Участок в Сибири считался готовым к освоению, если на нем была «вошебойка» (дезинфекционная камера), баня, медпункт и пекарня. Остальное трудпоселенцы должны были построить своими руками.
На Назинском острове не было ничего. У ссыльных – ни еды, ни одежды, ни инструментов. Когда сопровождающие доложили об этом коменданту, тот ответил: «Выпускай… Пусть пасутся».
Крестьянка Феофила Былина вспоминала:
«„За что вы попали сюда?“ – спросили мы парня. Он ответил: „А ни за что. Был студентом в Москве. На выходных пошел в гости к тете – москвичке. Дошел до ее двери, стучался, но тетка не успела открыть дверь, потому что меня тут же схватили. Я был арестован как не имеющий при себе паспорта“».
Таких историй было много. Шофер Владимир из Москвы выскочил за сигаретами без документов. Муромчанка Мария приехала в столицу купить мужу костюм и попала в облаву. Ученика слесаря Григория задержали, когда он ехал на лечение в Москву. На Назинский остров попали даже два сына томского прокурора. Им, впрочем, повезло: отец нашел парней и увез домой.
Но в тайге собрали не только случайных прохожих: вместе с нарушителями паспортного режима привезли уголовников и осужденных, и, когда началась битва за выживание, это сыграло свою печальную роль.
Да и до самого острова добрались не все пассажиры: первые смерти начались еще на баржах. Места и еды не хватало, рецидивисты избивали обычных горожан и отбирали у них продукты.
Вот как описал день высадки инструктор-пропагандист Нарымского окружкома партии Василий Величко в письме Сталину:
«Первый эшелон пристал к острову в прекрасный солнечный день. Было очень тепло. В первую очередь на берег были вынесены до 40 трупов, и потому, что было очень тепло, а люди не видели солнца, могильщикам было разрешено отдохнуть, а затем приступать к своей работе. Пока могильщики отдыхали, мертвецы начали оживать. Они стонали, звали о помощи, и некоторые из них поползли по песку к людям. Так, из этих трупов ожили и стали на ноги 8 человек».
Люди попали на остров в одежде, в которой их задержали во время облав: в легких весенних вещах, некоторые и вовсе босиком. Вскоре солнечная погода сменилась ветром и минусовой температурой. Никакого укрытия на острове предусмотрено не было: лишь три палатки для больных тифом и еще одна для раздачи питания.
Промерзшие насквозь, обессиленные переселенцы жгли костры. Некоторые заживо сгорали во сне, другие умирали от переохлаждения, голода и сырости. На следующий день после высадки могильщики закопали около 300 трупов. Но самое страшное было впереди – продовольствие на остров так и не привезли.
Его доставили лишь на четвертые или пятые сутки, до этого люди питались тем, что могли найти: гнилушками, корой и мхом.
Получив несколько сот грамм ржаной муки после первого завоза продуктов, переселенцы бежали к воде и разводили болтушку. Посуду не выдали: делали это в шапках, рукавах пиджаков и штанинах брюк. Были и те, кто набрасывался на сухую муку, – они задыхались и умирали от удушья.
В первый день возле пункта раздачи началась давка, и охранники открыли по заключенным стрельбу. Было решено разбить трудопоселенцев на бригады и выдавать общую пайку бригадирам. В них, как правило, выбивались уголовники, которые съедали все сами.
Преступники сбивались в шайки, чтобы нападать на остальных: отбирали одежду, выдергивали золотые зубы. За одну коронку охранники давали коробок спичек или газетные листы для самокруток, два зуба или более-менее новое пальто меняли на пачку махорки или полбулки хлеба. Вскоре началось людоедство.
В фондах томского мемориального музея «Следственная тюрьма НКВД» сохранились воспоминания сотрудника Александровско-Ваховской комендатуры Андрея Карагодина, который работал на острове охранником и полвека спустя записал по памяти сцену допроса одного из уголовников:
«В соседней комнате разместилась комиссия из Сиблага. Солидный голос сказал: „Садитесь!“, и начался допрос. Я сразу же понял, что допрашивают кого-то из тех, кто жил на острове.
– Скажите, Гвоздев, это правда, что вы выбивали зубы больным и умирающим?
– Правда.
– Зачем?
– Чтобы добыть золотые коронки.
– Зачем?
– Поменять на махру. Курить же хочется. А у вахтеров за каждую коронку можно было бы получить спичечную коробку или целых две газеты, шоб цигарки крутить.
– Так… И много вы выбивали зубов?
– Сколько надо, столько и выбивал. В заначку не складывал. Все менял на махру, сам курил и друзей угощал.
– Ясно. А теперь вы, Углов. Это правда, что вы ели человечье мясо?
– Не, неправда. Я ел только печенку и сердце.
– Расскажите, как вы это делали, подробно.
– Очень просто. Как шашлык делают. Из ивовых прутиков делал шампурчики, нарезал кусочками, нанизывал на шампурчики, поджаривал на костерке.
– А у каких людей вы добывали себе мясо? У живых или у мертвых?
– Зачем же у мертвых. Это ж падаль. Я выбирал таких, которые уже не живые, но еще и не мертвые. Видно же, что доходит, через день-два все равно дуба даст. Так ему ж легче умереть будет… Сейчас, сразу, не мучиться еще два-три дня».
