Шрифт:
Закладка:
Холод, антисанитария, каннибализм, убийства и мародерство – смертность на острове только росла, трупы попросту не успевали закапывать. Вспыхнула эпидемия дизентерии. Сильных и здоровых начали эвакуировать: заводили на баржу, отвозили на сто километров и высаживали на берег осваивать тайгу. Первые переселенцы прибыли на остров в мае, а в августе эвакуацию в спецпоселки уже завершили. За четыре месяца из шести тысяч человек в живых остались лишь 2200 заключенных.
Назинское преступление ГПУ могло бы остаться нераскрытым, если бы не расследование, инициированное Василием Величко. В июле 1933 года по горячим следам он опросил десятки человек, имевших отношение к организации лагеря смерти на острове у деревни Назино, а также записал показания местных жителей.
Затем Величко в трех экземплярах отпечатал и отправил доклад: в Москву – Сталину, в Новосибирск – Роберту Эйхе, в Нарым – секретарю Окружкома. Сам же скрылся на полгода в тайге.
Одиннадцать страниц этого документа эпохи, рассекреченного в годы перестройки, впервые были опубликованы в сборнике 1994 года «Спецпереселенцы в Западной Сибири».
В доказательство того, насколько назинские события потрясли всех, кто с ними соприкоснулся, Величко приводит слова народных песен, сложенных трудопоселенцами:
Трудно нам, братцы, в Нарыме,
Трудно нам всем умирать,
Как пришлося на Острове Смерти
Людоедов нам всем увидать…
Боженька, боженька миленький,
Дай мне ножки до весны.
Не придет мать с горячей молитвой
Над могилою сына рыдать.
Только лес свою песню Нарымскую
Будет вечно над ней напевать.
(Из песни «Между топких болот»)
Письмо Величко вызвало большой скандал в аппарате ЦК и руководстве ГПУ. Осенью 1933 года для расследования обстоятельств массовой гибели спецпереселенцев в Назино прибыла комиссия Сиблага. Следствие подтвердило факты, изложенные в докладе, после чего все материалы были засекречены. Самого Величко, когда он решился выйти из тайги, уволили с должности инструктора и отправили еще дальше на Север – проводить политзанятия среди кочевников и оленеводов.
Жители Назина стараются сохранить память о трагедии. В селе на пожертвования построена церковь, посвященная невинным жертвам ГУЛАГа, каждый год в июне к кресту на острове приносят цветы. Не всегда это удается сделать – остров часто заливает вода, и, возможно, скоро он совсем исчезнет. Но в истории страны Назинская трагедия останется навсегда как одна из самых страшных ее страниц.
Казнить нельзя помиловать
27 января 1964 года в третьем доме на Сестрорецкой улице в Ленинграде случился пожар. Огонь потушили быстро, так что квартира практически не пострадала. В одной из комнат пожарные обнаружили два трупа.
О находке сообщили в милицию. Погибшими оказались хозяйка квартиры Лариса Купреева и ее трехлетний сын Юра. Выяснилось, что погибли они не из-за пожара, а в результате многочисленных рубленых ран. На женщине не было одежды ниже пояса. В квартире царил полный хаос. Повсюду оставались следы крови.
Соседи в тот день ничего подозрительного не заметили, за исключением того, что примерно за пару часов до пожара в квартире Купреевых неожиданно громко заиграло радио. На кухне была грязная посуда с остатками обеда. Дверь оказалась не взломана – судя по всему, женщина открыла ее сама. Очаг возгорания оказался в столовой: преступник сложил вещи в одну кучу, облил маслом и поджег, а уходя открыл газ, видимо, рассчитывая на то, что взрыв уничтожит улики.
На месте преступления обнаружили лезвие от туристического топорика. Рукоятка сгорела в огне, отпечатки пальцев не сохранились. Криминалисты установили, что именно топорик являлся орудием убийства.
Супруг убитой рассказал, что из квартиры пропали деньги, пачка облигаций, золотой перстень, фотоаппарат «Зоркий» и пакет с апельсинами. Семья Купреевых по тем временам считалась обеспеченной, они недавно вернулись из-за границы. Следователи предположили, что квартиру для ограбления выбрали не случайно. Дворничиха Орлова вспомнила, что за день до убийства она видела, что возле дома крутился парень в зеленом пальто и кепке. Лица она не разглядела – незнакомец словно нарочно поворачивался к ней спиной.
В январе за уличное воровство был задержан тринадцатилетний подросток Константин Лиховцев. На допросе он смеялся, утверждая, что ему ничего за это не будет, так как он несовершеннолетний. Лиховцев предложил следователям рассказать, кто убил Купреевых, если те его отпустят. Он указал оперативникам на пятнадцатилетнего Аркадия Нейланда.
Нейланд родился 28 января 1949 года в Ленинграде в семье слесаря и санитарки. По его собственным словам, с семи лет он уже состоял на учете в детской комнате милиции.
В двенадцать его исключили из школы за воровство и неуспеваемость и отправили в школу-интернат для трудных детей в Пушкине, откуда ОН вскоре сбежал. Сверстники били его за кражи, кроме того Нейланд страдал энурезом, из-за чего его травили.
Парень уехал в Москву, где был задержан милицией и доставлен обратно в Ленинград. До конца 1963 года он работал на предприятии «Ленпищмаш», постоянно прогуливал, продолжал воровать, приставал к девушкам, избил прохожих на улице кастетом, обносил квартиры, но к суду за правонарушеия так ни разу и не привлекался.
На квартиру к Аркадию выслали наряд милиции. Дверь открыла мать. Женщина уверяла, что давно не видела сына, он часто не ночевал дома. Из дома Нейланд ушел в кепке и зеленом пальто. Подростка объявили во всесоюзный розыск. Перекрыли вокзалы, дороги, аэропорты. Ориентировку показали по телевидению.
30 января в одно из отделений города Сухуми привели подростка по фамилии Соколов, задержанного за курение в неположенном месте. Милиционер составил протокол и велел Соколову его подписать. Тот машинально оставил свою настоящую подпись – «Нейланд».
Подростка арестовали. В тот же день из Ленинграда прилетели следователи. В дорожной сумке Аркадия были найдены мужские сорочки, брюки и фотоаппарат, а также негативы, на которых была запечатлена мертвая Лариса Купреева.
Нейланд сознался на первом же допросе и начал сотрудничать со следствием. Он держался уверенно, очевидно, ему льстило внимание к собственной персоне. Об убийстве рассказывал спокойно, не проявляя признаков раскаяния. Жалел только ребенка, но оправдывал его убийство тем, что, мол, «другого выхода после убийства женщины не было». Наказания не боялся и говорил, что ему, как малолетнему, «все простят».
Нейланд планировал