и выяснил кое-что интересное. В некоторых местах ему подтвердили, что случаи пропажи бездомных были, но на них мало кто, конечно, обращал внимание. Ведь бездомный, он же свободен, как ветер. Многие на зиму перебираются на юг на товарных поездах. Кто поприличнее, может и автостопом. Перезимуют в теплых краях и подадутся куда-нибудь дальше. Но Том не сдавался. Он расспрашивал водителей из компании Рейса и сопоставил их поездки с теми городами, которые подтвердили пропажи бездомных, и все начало сходиться. Когда я услышала все это, мне стало плохо. Я сказала мужу, чтобы он был осторожнее — с такими вещами нельзя шутить. Но он меня не послушал. Он доложил о своих выводах начальнику, но тот просто отмахнулся от него: «Бомжи, как перелетные птицы, сегодня здесь, а завтра уже за сотни миль отсюда. Брось эту ерунду и занимайся своим делом. Ты с кражей в Ти Джей Максе разобрался? Нет? Вот и разбирайся. И не отвлекай людей от дела!» Тогда Том пошел к шефу полиции и рассказал все ему. И про тайные операции хирурга и его компании, и про коррупцию в участке, когда попадавшихся за хулиганство их детей просто отпускают по чьему-то приказу сверху. И после этого вылезло наружу то, что тщательно скрывалось: начальник полиции был куплен! Он был куплен, понимаешь? Он был в доле!!! Он имел свой процент со всей этой подпольной торговли людьми! — она уже почти кричала и еле владела собой.

— Успокойтесь, миссис, прошу вас — сейчас не время…

— Да, да, я спокойна, — она отдышалась и, прокашлявшись, добавила. — Кстати, я ненамного старше тебя. Так что твое миссис здесь ни к чему.

Дефендер покраснел от смущения:

— Извините. То есть извини. Я…

— Ладно, не извиняйся. Женщине столько лет, насколько она выглядит. Так что, ты здесь, вроде как, и ни при чем. Слушай дальше. Том пришел домой и рассказал, что был у шефа и все передал ему. Сказал, что шеф пообещал раскрутить это «перспективное», как он выразился, дело. А Тома поставить в команду, которая будет расследовать его. Да вот только это была просто такая лапша на уши, чтобы Том расслабился и потерял бдительность. Потому, что на следующий день к нему в кабинет ввалились сотрудники внутренней безопасности и провели обыск. А в ящике стола очень удачно «нашли» пакетик с белым порошком. Быстро состряпали дело о распространении наркотиков, приписали ему, что он приторговывал возле колледжа, да еще, для надежности, обвинили в изнасиловании несовершеннолетней. И упрятали в тюрьму на двенадцать лет.

Женщина всхлипнула и, размазав слезы по лицу, продолжила:

— Я-то знала, что он ничего такого сделать не мог, и почему его упрятали. Но весь город будто взбесился — они ведь ничего не знали. От меня шарахались, как от чумной, а моего Тома поносили последними словами. Я почти не выходила из дома, только в магазин за продуктами. Но однажды не выдержала и прямо в магазине сцепилась с одной из разряженных гусынь, которая посмела лить грязь на моего мужа. Тогда меня арестовали «за нарушение общественного порядка» и привезли сюда. И, представляешь, я попала туда, где содержались те, кто уже принес кому-то пользу. Как страшно было вначале на них смотреть! У некоторых из них были вырезаны сразу по несколько органов. Такие просто умирали: одни медленно, другие — быстрее.

Она остановилась, чтобы перевести дух.

— Но почему же ты молчала? Их надо судить, а не твоего мужа. Надо было пойти к прокурору, рассказать ему все.

— Думаешь, я не ходила? Я металась по городу, как дикая кошка. Когда я пошла к начальнику моего Тома и рассказала ему, что знала, он только посоветовал не рассказывать такие сказки никому, пытаясь выгородить мужа. И выпроводил меня, не поверив ни одному слову. Я пошла к шефу, но он только посмеялся надо мной и сказал, что если я еще куда-нибудь пойду, к прокурору или в суд, то и Тома «пустят на фарш» и меня. Что мне было делать? Только молчать, чтобы не накликать еще большую беду и на Тома и на себя. Ведь мой бедный Том до сих пор сидит в тюрьме. Ни за что, за правду. А я теперь здесь…

Чем больше она рассказывала, тем сильнее менялось к ней отношение Дефендера. Первоначальное пренебрежение к опустившемуся бомжу, с которым он, пожалуй, даже не стал бы разговаривать в других условиях, сменилось сочувствием к человеку, потерявшему в жизни все, что было когда-то дорого и важно. Оказалось, не только увлечение алкоголизмом или наркотиками могут стать причиной таких перемен. Вот жил человек, занимался обычными делами, работал, строил планы, любил, и вдруг вся его жизнь оказывается скомканной грязной рукой коррумпированного чинуши, которому государство поручило «служить и защищать». И ведь служит такой и защищает, успешно шагая вверх по ступенькам карьерной лестницы. И при этом пользуется этой лестницей своих интересах. И если вдруг кто-нибудь посмеет уличить его в нечистоплотности, так все ресурсы, данные ему государством для защиты себя же, государства, от таких вот деятелей, бросает на то, чтобы защитить свои личные интересы, чтобы не узнало его государство о том, как он использует данные ему возможности. И как после этого человеку вернуть себе чистое имя, если окопался на высокой должности такой оборотень, обложил униженного человека со всех сторон непреодолимыми условиями и вынудил молчать обо всем, что знает? И теперь живет, вернее, существует человек между небом и землей в лагере среди таких же отверженных, обреченных на вымирание.

— Иногда кто-то пытался отсюда убежать, но его убивало током. Те кости, которые вы видели вокруг забора — это все, что осталось от несчастных. И тогда лисы и крысы обгладывали их трупы. Иногда и лисица или барсук тоже погибали под током. Тогда, если получалось, животных затаскивали сюда наверх и разрывали на части. Случалось, ели сырыми, — продолжала женщина.

— Меня сейчас стошнит, — заплакала Лиза и побежала куда-то за угол.

Женщина наградила ее презрительным взглядом:

— Что это с ней?

— Она же девчонка. Обыкновенная домашняя девчонка. Понятно, что ее будет мутить от всего, что ты рассказала.

— А ты?

Дефендер пожал плечами:

— А что я? Я солдат, а желудок солдата, говорят, устроен по-другому.

— Ну не знаю… Недавно сюда заявились четверо молокососов. Тогда здесь было довольно много людей. Так вот: эти щенки вошли сюда и стали расстреливать всех подряд. Не жалели никого, ни взрослых, ни детей. Мы с ним, — женщина показала на мальчика, — в это время были возле котельной. Я услышала выстрелы и сразу все поняла. Мы спрятались в угольной яме, просидели