Чекко, сидящий за соседним столиком с бокалом пива в руках, тянется к нам:

– Дайте-ка посмотреть.

Я натужно улыбаюсь. Чекко в этой компании самый старший и заодно самый ехидный.

– Пресвятая дева, Кармело! – Чекко говорит с ядреным тосканским акцентом, и «Кармело» звучит как «Хармело». – А в детстве ты был хорошенький! Как же тебя жизнь потрепала!

– Cuinnutu[45], – бурчит Кармело.

– Не ругайся, – призывает отца появившийся с подносом Тото. Он забирает стакан из-под воды и ставит передо мной спритц. – Надеюсь, они вам еще печенку не проели.

– Нет-нет. Потрясающе интересные рассказы, очень увлекательно.

И правда, я провела здесь около часа – и успела выслушать немало смешных и скандальных анекдотов из жизни знаменитых гонщиков, да еще сдобренных язвительными комментариями Чекко. Мало что из этого пригодно, иные истории тянут на распространение порочащих сведений, но все они в высшей степени забавны. А рассказ Кармело об Акилле оказался поистине сокровищем. Я заставила Кармело трижды повторить его на диктофон, чтобы ничего не упустить, и, по-моему, Кармело не возражал.

– А вы разговорите Чекко, – советует Тото. – Пускай не отсиживается, не все же других язвить. Он здесь единственный коренной romituzzano, к тому же он довольно стар и наверняка помнит Акилле, хоть и притворяется, что это не так. – Тото бросает на Чекко предостерегающий взгляд и уходит в бар.

Я поворачиваюсь к Чекко:

– Это правда? Вы знали Акилле?

Старик кривится и откидывается на спинку стула.

– Я? Это вряд ли. Я тогда был мальчишкой.

– Ну-ну, Чекко, – встревает Вито, седовласый неаполитанец, который (по его собственным словам) однажды – дело было в семидесятые, когда он тестировал гоночные автомобили, – наехал на ногу Гвидо Комакки. – Мальчишкой ты был, когда Моисей спустился с Синайской горы.

– Говорю тебе, я его не знал. Знал его мой старший брат Сандро. Было время – они с Акилле носились наперегонки.

– После войны? – спрашиваю я.

Чекко качает головой:

– Да нет, вроде бы даже в самом начале войны. В тридцать девятом – сороковом. Обычные уличные гонки. Местные ребята на мопедах.

– Но ведь Акилле тогда было не больше двенадцати, – прикидываю я. – Это же незаконно?

Меня оглушает восьмибалльный хохот. Старики ухают, как филины, стучат кулаками по столу и припадают друг к другу, будто я только что отпустила самую уморительную шутку в мире. Наконец Кармело сжаливается надо мной.

– Время было другое, – говорит он, похлопав меня по руке. – А Акилле… да он эти законы в гробу видал.

– Пресвятая дева, – сипит Вито.

– На местных дорогах можно было неплохо провести время, – подает голос сидящий с краю флорентиец Этторе. – Сохранился бы у меня мой мотоцикл, я бы сам погонял.

– Врешь, – отвечает Чекко. – В общем, Сандро и Энцо были друзья не разлей вода. Я имею в виду Энцо Саньялло. Он был штурманом Акилле, когда…

– На «Коппа Вальдана», – говорю я.

– Да. И оба они, конечно, боготворили Акилле. Как и все прочие.

– Но?.. – Я улавливаю в его словах какое-то «но», и мне хочется дознаться, в чем дело.

– Да как сказать… Сандро не любил, когда я за ним увязывался, я тогда был совсем желторотый. Но… – Чекко вздыхает. – Уличные гонки, соревнования с приятелями – это вроде как развлечение. Понятно, каждый хочет прийти первым. И Сандро хотел, но его и проигрыш не огорчал, если соревнование было честным и позволяло ему выпустить пар. А вот Акилле смотрел на дело по-другому.

– Всерьез, – подсказываю я.

– Brava. – Рот Чекко превращается в прямую линию. – Соревнуешься с Акилле – выше второго места не поднимешься. Не так уж весело, по-моему.

– Акилле было на роду написано стать великим, – мягко замечает Кармело.

– Уж кто-кто, а он это знал, – говорит Чекко. – Вот вам моя история об Акилле, и другой у меня нет. Я никогда не пытался присочинить что-нибудь про «Формулу», как кое-кто из этих шутов гороховых, так что мне нечем вас поразвлечь.

– И семью Инфуриати вы вообще не знали, да? – спрашиваю я.

Чекко пожимает плечами:

– Шапочно. Но тогда Ромитуццо был маленьким городком, тут уж хочешь не хочешь, все всех знали. А что?

– Я пытаюсь понять, что произошло с сестрой Акилле, Стеллой.

Старики бормочут, цокают языками. Вито качает головой, а Кармело, уставившись в стакан, произносит «Bedda matri»[46] – по-моему, нечто вроде сицилийского «ох!».

– А теперь, Чекко, – предупреждает Этторе, – думай, что говоришь.

Чекко фыркает:

– Чего там думать? Как было, так и скажу.

– А как было? – спрашиваю я.

– А так, что, во-первых, в один прекрасный день в сорок пятом Стелла Инфуриати сбежала и не вернулась. А во-вторых, вместе с ней сбежал Давиде, жених моей сестры.

– Вот как. – Я чувствую себя ужасной дурой. Все оказалось очень просто. Никаких тебе революций, никаких ванн с кислотой. Всего-то любовное приключение юной девушки. – Никто, наверное, не знал, куда она подалась?

– Никто, – подтверждает Чекко. – Они не оставила адреса, и правильно. Если бы Сандро и Энцо добрались до этого парня, они бы из него котлету сделали.

Голос Чекко становится жестким. Я задаю вопрос, который мне задавать не хочется, но он меня уже измучил.

– Должны же остаться какие-то свидетельства? Мой… м-м… друг, который помогает мне с книгой, пытался найти следы Стеллы в отделении Anagrafe в Ромитуццо, однако никаких записей о ее передвижениях не осталось. Но ведь она, поселившись на новом месте, обязана была зарегистрироваться?

Кажется, я снова позабавила стариков, но на этот раз они сдержаннее.

– Какая вера в человеческую природу, – замечает Вито. – Какая вера в итальянских чиновников.

Этторе кивает:

– Даже если бы они соблюдали закон до последней запятой…

– В чем я лично сомневаюсь, – вставляет Чекко.

– Но даже если бы и соблюдали, – продолжает Этторе, – в то время все записи велись только на бумаге, а с бумагой много чего может случиться. Пожар, наводнение, землетрясение, служебные косяки. Информация могла не добраться до Ромитуццо по сотне причин.

– Логично, – соглашаюсь я. Я и сама так думаю. Но откуда это странное разочарование? – Надеюсь, Чекко, у вашей сестры все наладилось.

– Ну, они с Давиде были очень молоды, их отношения все равно долго бы не продержались. А Лючия потом встретила другого человека, вышла за него замуж, и детишки у них были, как она хотела. Так что счастье ее не обошло. Но когда Давиде сбежал, она очень мучилась. – Чекко буравит меня стальным взглядом. – Желаете задать еще какой-нибудь личный вопрос?

– Нет. Думаю, я и так уже всем испортила настроение. – Я улыбаюсь, чтобы показать, что пошутила, вроде как пошутила. В ответ улыбаются все, кроме Чекко – тот хмыкает и залпом допивает пиво.

– Не обращайте на него внимания, – говорит Кармело. – Он всегда был мрачным типом и с возрастом не подобрел.