актеров, которые не участвуют в репетиции в данный момент, – и сажает нас за изготовление цветов из гофрированной бумаги. Скромный бюджет постановки давно исчерпал себя, так что на искусственные (и уж тем более живые) денег нет.

– Котлетка, ты безнадежна, – морщится Каша, глядя на мой цветок. Признаться, и у меня самой мое творение восторга не вызывает. – Не знаю, откуда растут твои руки, но оттуда они точно расти не должны.

Я в ответ громко фыркаю и швыряю в него неудавшимся цветком. Мы сделаем из них гирлянду, обвивающую беседку. На ее фоне будут происходить почти все главные события пьесы, так что вид должен быть «совершенно волшебный».

Каша уворачивается и садится на корточки рядом со мной. Его длинные пальцы быстро скручивают лепестки, а коленки торчат, словно острые горные пики, обтянутые потертой джинсой вместо снега.

– Я тебя понижаю, – говорит он, метнув на меня смеющийся взгляд. – С цветочницы до вырезальщицы лепестков.

Каша протягивает ножницы, и из-под рукава его свитера (сегодня коричневый, с белочкой) выглядывает кончик эластичного бинта. Кажется, все парни рядом со мной обречены на травмы запястий… Я беру ножницы и тянусь за листом нежно-розовой бумаги, но взгляд успевает скользнуть на сцену. Там Лера и Андрей репетируют финальную сцену, Анна Викторовна руководит возведением беседки, а Тор что-то объясняет Оксане, размахивая сценарием, как шпагой.

Оксана кажется… ну, нормальной. Сегодня первый день ее возвращения в школу, но между нами как будто что-то сломалось. Движения стали неловкими, слова угловатыми, отношения натянутыми… Что же я сделала не так?

– Не волнуйся, с ней все будет в порядке, – тихо говорит Каша, ободряюще ударяя меня кулаком в колено.

– Ты-то откуда знаешь?

– Мы виделись вчера. И до этого созва…

– Вы виделись вчера?! – задохнувшись от обиды, вскрикиваю я. – Без меня? – Каша шипит, прижав палец к губам, и я понижаю голос. – Почему она говорит с тобой и не говорит со мной? Она ведь моя подруга, а не твоя!

– Во-первых, Котлетка, то, что ты несешь, просто ересь. Она твой друг и мой друг и еще много кому дорога. А во-вторых, она не говорит с тобой, потому что боится, что ты ее осуждаешь.

– Но почему?!

– Потому что ты и правда ее осуждаешь, – пожимает плечами Каша, усаживаясь рядом.

– Ладно. – Я упрямо выдвигаю подбородок вперед. – Пусть даже так. А ты нет? По-твоему, это нормально, что она защищает Егора, хотя он поступает как последний… последний…

– Нет, это ненормально. И поэтому я ей сочувствую и сопереживаю. Но не осуждаю. Чуешь разницу? – Быстро оглянувшись по сторонам, Каша наклоняется к моему лицу. – Знаешь что, когда вы обе будете готовы, просто спроси ее… словом, пусть расскажет, что на самом деле происходило, когда вы с фурией ворвались в спортзал.

– На самом деле?! Что ты хочешь этим…

– Ш-ш-ш, тихо ты!

Насупившись, я складываю руки на груди.

– Не могу сказать, что мне Егор нравится, вот прям совсем. – Каша подбирает с пола очередной цветок и ловко скручивает бумажный стебелек. – Но иногда мы просто не выбираем, кого любить, Котлетка. Иногда это просто случается.

Меня аж передергивает от такой банальщины.

– Это что, строчка из Бейонсе?

– Нет, – после паузы отвечает Каша. – Из моей головы.

Его голос звучит напряженно. Он смотрит куда-то поверх моего плеча, на сцену. Я поворачиваюсь и, проследив за взглядом, вижу, как Лера возле дальних кулис сердито строчит кому-то сообщение. Макс рядом с ней повторяет слова, заткнув уши пальцами, а на переднем плане со сценарием в руках стоит…

Я потрясенно поворачиваюсь к Каше.

– Ты серьезно? – шепчу я.

Там стоит Андрей.

– Любовь зла, – с горечью произносит Каша и грустно усмехается.

К его ногам падает новый бумажный цветок.

Чтобы осмыслить такое, нужно, пожалуй, больше десяти минут. Или часа. Или вечности. Поэтому я тупо щелкаю ножницами, разрезая бумагу на длинные полосы. Складываю, вырезаю лепестки… Каша так же молча скручивает их в цветы и бросает в огромную картонную коробку между нами. Тихо шуршит бумага, едва слышно щелкают ножницы, а в моей голове с грохотом сталкиваются безумные мысли-поезда.

Я сижу на коленях, и ноги через какое-то время начинают зверски болеть, словно кто-то горстями сыплет мне в джинсы муравьев. Хочется зашипеть сквозь зубы, чертыхнуться, сменить позу… Но вместо этого я щелкаю ножницами, потому что любое движение нарушит вселенское равновесие, и мне придется что-то сказать. Например, «Вот черт, я тоже в него влю…», или «Эй, отвали, этот парень мой», или…

Ох, да я даже не знаю, что в таких случаях говорят! И понятия не имею, что в таких случаях делают. Особенно учитывая, что Каша – парень и, что гораздо важнее, мой друг. Кажется, лучший друг.

– Общаться теперь будет… сложнее, – запинаясь, осторожно начинаю я.

Каша реагирует неожиданно бурно. Вскакивает на ноги и стряхивает цветные обрезки с колен.

– А может, для разнообразия подумаешь о ком-то кроме себя?

– Что?

– Что слышала! Вот поэтому она и не может с тобой поговорить.

Каша передергивает плечами, раздраженно вскидывает руки вверх и уходит, даже не попрощавшись. Я чего-то не понимаю? Ну, то есть это очевидно, что я чего-то не понимаю. Вот только чего?

– Давайте все по домам, заканчиваем! – командует Тор.

Я в замешательстве оглядываю гору лепестков, которую успела настричь. И что теперь со всем этим делать? Сердито сгребаю их в кучу вместе с обрезками и зашвыриваю в коробку с цветами. Поднимаю ее, чтобы отнести за кулисы, но чьи-то руки тут же выхватывают груз.

– Дай сюда. – Андрей отнимает коробку.

Я не могу сдержать смешок, а затем перевожу взгляд на двери, и улыбка сползает с лица, словно кто-то плеснул в него кислотой. Каша и Оксана уходят вместе, будто меня не существует. Опять.

Я стискиваю лямку рюкзака, перекинутого через плечо. Что-то внутри отчаянно вопит: «Догони! Попроси прощения!» «Но за что?» – упрямо возмущается другая часть. Я топчусь на месте, не зная, как поступить. А потом становится слишком поздно.

Хмурясь, я выползаю на улицу, а там… снег. Первый в этом году. Хлопья валят и валят с неба, словно наверху кто-то остервенело кромсает ножом подушку. Так, что перья летят.

Тихо тренькает телефон.

«Порепетируем снова? В субботу. Поговорим».

Я поднимаю лицо к небу, закрываю глаза и плотно запахиваю куртку на груди. Интересно, это какой-то закон вселенского равновесия? Либо парень, либо друзья… А может, каждому из нас отмерено определенное количество счастья и моего на все просто не хватает?

Я опять не могу разобраться в себе и понять, что мне делать.

А с неба