Шрифт:
Закладка:
Левая сторона лица Егора кажется мертвенно-бледной, а облачко пара рядом со ртом – совсем слабым, едва заметным. Внутри все скручивает от страха. Он же не умирает? Мысли лихорадочно скачут в голове. Оксана смотрит на меня с надеждой. Ладони начинают потеть.
– К черту, вызываем скорую. Ты посмотри на него!
Я пытаюсь набрать номер службы спасения, но чья-то тяжелая рука выбивает мобильный из пальцев.
– Нет. – Егор хватает меня за рукав. Смотрит, прищурившись, и часто моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. Он так слаб, что я легко вырываю руку и поднимаю с земли телефон. Сбоку на экране появилась тонкая трещина. Черт.
– Не… надо… вызывать, – с мучительными паузами выговаривает Егор. Он тяжело дышит, в груди что-то хрипит.
От страха мой голос срывается на визг:
– Зачем ты опять ее втягиваешь? Подрался, а ей теперь…
– Он не подрался! – выкрикивает Оксана. – Он…
– Замолчи, – выдыхает Егор.
– Это его отец, это все его отец!
– Умолкни! – рявкает Егор, дернувшись. Он хватает рукой воздух, словно пытается что-то поймать, а потом его голова вдруг падает назад. С тихим стуком затылок ударяется о стену. Тело, обмякнув, как будто расползается в стороны. Был человек, стала груда чего-то… чего-то…
– Егор? Егор! – плачет Оксана.
Я встаю на ноги. Оглядываюсь. Пытаюсь найти выход. А потом набираю знакомый номер и дрожащим голосом объясняю, как нас найти. Слова в голове путаются.
Когда за поворотом арки наконец раздаются быстрые шаги, я вскидываю голову и громко выдыхаю от облегчения.
– Андрей, – зову я. На фоне светлеющего неба его силуэт кажется темным. Не человек, а фигурка из картона, аккуратно вырезанная по контуру.
Он бросается к нам, и Оксана поднимает лицо. Все это время (неужели прошло только двадцать минут?) она сидела, уткнувшись головой в колени и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Словно впала в транс. Андрей быстро обнимает ее, кивает мне и прижимает пальцы к шее Егора.
– Нормально. Попробуем подогнать машину поближе.
Он убегает, и мы с Оксаной снова остаемся вдвоем. Точнее, втроем. Я бросаю взгляд на Егора и замечаю струйку крови, текущую из уголка рта на подбородок. Кажется, раньше ее не было…
Раздается визг тормозов, затем хлопок дверцы, и Андрей появляется с другой стороны арки. На этот раз в сопровождении водителя – того самого, Кирилла-Моцарта.
– Осторожно, у него, скорее всего, что-то сломано.
Вдвоем они поднимают Егора на ноги и, поддерживая с обеих сторон, волокут к машине. Я сжимаюсь в ожидании стона, но Егор так и не приходит в сознание.
– Оксана, – зовет Андрей. – Оксана!
Но она не реагирует. Смотрит на темное пятно, оставшееся там, где сидел Егор. В ее глазах плещется страх, еще немного – и польется через край.
– Не надо было его слушать… Надо было сразу везти в больницу.
– Оксана! – кричит Андрей. На его голубой рубашке теперь тоже кровь.
– Говори, что делать, – вступаю я.
– Мы поедем в Первую городскую, на Павлова. Знаешь, где это?
Я быстро киваю.
– Травматология сразу за поликлиникой. Возьмите такси, встретимся на месте.
Я снова киваю, и Андрей исчезает внутри машины. Мгновение, и там, где он был, остаются только грязные брызги на обочине.
Я понимаю, как замерзла, только когда мы с Оксаной оказываемся в теплом больничном холле. Большая часть стульев, расставленных вдоль стен, пустует. Высокий парень с загипсованной ногой спорит о чем-то по телефону, мужчина в возрасте меланхолично жует жвачку, а бледная женщина в углу баюкает руку. Хмурый медбрат вяло отмахивается от вопросов энергичной бабульки.
Андрей сидит возле кабинета с табличкой «Травматолог». Увидев нас, он вскакивает, подбегает и крепко обнимает Оксану. Мне достается вежливый кивок, и это немного обидно. Абсолютно неважно сейчас, но все же обидно.
– Егора забрали на снимок, надо сделать рентген. Ничего критичного вроде, так что, если сотрясения нет, просто обработают раны и наложат швы. Выдыхай. – Андрей ободряюще сжимает Оксанины руки. – Принесу вам горячего, а потом ты все мне расскажешь, хорошо?
Он мельком косится в мою сторону, а затем выходит в длинный коридор – туда, где стоит похожий на черный пенал кофейный автомат.
Оксана устало падает на стул, стаскивает с себя грязную розовую куртку и рассеянно трет темные пятна на светлых джинсах. Я сажусь рядом, и мы молчим. Вот странно: мне так много хотелось ей сказать, а теперь, когда мы одни, нужные слова не приходят на ум. В голове пустота и странное чувство нереальности происходящего.
Оксана первой нарушает тишину.
– Я не хочу, чтоб ты думала о нем только плохое. Для меня важно, чтоб ты…
Ее голос срывается, а у меня внутри вдруг становится больно и тесно, будто ребра сомкнулись. Оксана выглядит такой уставшей, одинокой, потерянной… Я беру ее за руку. Задерживаю дыхание, позволяя схлынуть первой волне, и говорю:
– Ты не обязана ничего объяснять.
– Но я хочу! Пожалуйста. – Оксана вытирает мокрые щеки. – Знаешь, мы ведь все там выросли, в «Огурце». И я, и Егор, и Андрей тоже. – Я удивленно поднимаю брови, а Оксана продолжает: – Ты же слышала, что говорят про «Огурец»? На самом деле, все даже немножко хуже. Мать Андрея, например, вообще не работала. Не знаю, на что они жили. У моих был продуктовый магазин. К тому же в детстве я была толстой, так что… все вокруг дружили против меня. Я все время умоляла родителей переехать в другое место, ведь кое-какие деньги у нас были, а они упрямо тащили в дом кучу дорогой бытовой техники и всякие навороты. У всех на глазах! Мне кажется, им это даже нравилось. Ну, знаешь, чувствовать свое превосходство и демонстрировать, что они лучше других. Может, поэтому мы и жили там так долго. И все было ужасно, пока не появился Егор.
Когда мне исполнилось семь, родители купили мне велик. Такого оскорбления ребята во дворе вытерпеть не могли, так что они зажали меня возле сарая. Пихали, толкали, плевали в волосы… Все как обычно. А потом в чью-то светлую голову пришла мысль засунуть меня в мусорный бак и закрыть крышкой на защелке. Вот когда я в первый раз заорала. Всегда терпела молча, только ревела, а тут начала брыкаться, кричать. Им понравилось. Стояла жара, воняло из бака ужасно… Когда они почти уже засунули меня внутрь, появился Егор. Знаешь, что он сделал? Ворвался прямо в толпу, размахивая палкой и вопя во все горло! Он был совершенно дикий. Во дворе его боялись, говорили, совсем
