взял. — Полина, не пропадай, звони. Сергей, до свидания.

Серёжка поднял голову и кивнул. Ел он, к счастью, как любой сильно проголодавшийся человек. А мне вот есть совсем не хотелось. Я нахально долила до половины коньячную рюмку, потому что папа привычно отмерил лишь лечебную дозу. Сергей покосился на меня. Он ничего не сказал, но я наполнила и его рюмку тоже. Когда его тарелка опустела, я забрала её и поставила перед ним свою. Он не стал отказываться. Я дождалась, пока еда исчезнет и с неё тоже, а потом высказалась.

— Теперь модно морить себя голодом?

— Вон там сигареты, — ответил он. — Дай сюда.

Я поставила перед ним пепельницу и передала пачку. Сигареты были дорогие. Самые дорогие, какие только можно найти в продаже. В это время раздался звонок в прихожей. Серёжка не пошевелился и вообще никак на это не отреагировал. Мне захотелось уже стукнуть его. Я поднялась и пошла открывать. Пришла соседка. Милейшая Антонина Петровна сияла.

— Знаю-знаю! — затараторила она, не дав мне раскрыть рот. — Я так рада, так рада! Жаль, что Лера не дождалась. Вот, это вам!

Она принесла полную тарелку пирожков. Я поблагодарила и пригласила войти. Антонина Петровна застенчиво улыбнулась.

— Вам вдвоем, наверное, охота побыть. Я потом как-нибудь загляну…

Я со стуком поставила перед Сергеем тарелку с пирожками. Он ухмыльнулся, откинулся спиной на стену и через сигаретный дымок стал смотреть на меня. Он меня достал!!! Я отвернулась и стала мыть посуду с грохотом и лязгом. Кончилось тем, что разбила тарелку и порезалась. Тогда я плюхнулась на табуретку и заплакала. Нервы сделались никуда не годными.

Сергей затушил сигарету, придвинулся ко мне вместе с табуреткой и прижал полотенцем кровоточащую царапину.

— Спасибо тебе за маму, — сказал он вдруг.

Я вскинула на него глаза.

— Бабки рассказали, — усмехнулся он. — И Суворин сегодня что-то такое лепетал…

Я вспомнила Валерию Сергеевну и меня совсем развезло.

— Неужели ты никак не мог дать о себе знать?

— Не мог, — напряжённо сказал он.

А из меня полились слова и слёзы. Я вываливала ему всё. Как мы ездили в эту северную военную часть, как мёрзли в холодном вагоне, как ходили на кладбище, как Валерия Сергеевна заболела, в каком отчаянии я была, когда поняла, что ничего, совсем ничего не могу поделать, чтобы ей помочь. Я рассказывала про свои кошмарные сны, про уличных призраков. Даже про Тёмкин спектакль я тоже рассказала сквозь эти ужасные выматывающие слёзы. Серёжка давно уже прижимал меня к себе, кольцом сцепив вокруг меня руки. Он молчал.

Я выговорилась, начала успокаиваться и вдруг почувствовала, что его трясёт. Я опомнилась совсем и поняла со всей отчётливостью, какую боль только что причинила ему. Я отстранилась и взглянула ему в лицо. Его рот снова был сжат в прямую линию, а глаза опять сделались чёрными и бездонными. Я потянулась за коньяком и впихнула ему в руку наполненную до краёв рюмку.

— Серёжа, — всхлипнула я, — пожалуйста, пожалуйста, прости!

Он выпил коньяк и потянулся снова за сигаретами. Руки дрожали, и сигареты раскатились по столу. Он сильно сжал кулаки и, казалось, что и внутри у него затягивается тугой узел.

— Почему не вышла замуж, — сквозь зубы спросил Сергей, — как она просила?

Я не знала, что ему ответить. Он будто обвинял меня в том, что я могла отсрочить кончину его матери и не сделала этого из прихоти и эгоизма. Можно было сказать что угодно — поклясться в вечной любви к нему, сказать, что не встретила достойного человека, что не захотела связывать себя семьёй. Вот только не имели значения сейчас слова. И не хотелось мне ничего говорить. А он, оказывается, ждал ответа. Неожиданно он тряхнул меня за плечи.

— Почему?! Ну?!

Я вырвалась.

— Что ты хочешь услышать? — спросила я и не узнала своего голоса, таким он вдруг оказался тонким и жалобным каким-то.

— В монастырь ты не собиралась, — жёстко сказал он, — как мне рассказали…

Ах, вот оно что! Я постаралась выпрямиться.

— Надо было? — зло спросила я.

— Ты вела себя как шлюха! — брякнул он.

Мне нестерпимо захотелось шваркнуть его чем-нибудь. Я стала подниматься. Он вскочил раньше. С грохотом покатилась по полу табуретка.

— Вот только попробуй сбежать, — с угрозой сказал он.

Я неожиданно успокоилась. В самом деле, не убегать же. И коньяк этот дурацкий никак не действовал. Серёжка перехватил мой взгляд на бутылку, цапнул, расплескал янтарь по рюмкам.

— Прости…

Я удивилась и вскинула на него глаза. Раньше он никогда ни за что подобное не извинялся. И тут меня снова, как тогда в парке, буквально утопило счастьем. Ну, вот же он! Прямо передо мной. Орёт на меня. Обвиняет в совершенно противоположных вещах. И его можно потрогать… Что я и проделала. Осторожно протянула руку и погладила его по колену. Даже через толстую ткань джинсов ощущалось тепло, прямо жар. Я взглянула ему в лицо. Оно у него больше не было замороженным. Рот кривился. Меня практически загипнотизировали его вырезные губы. Они дрожали, в секунду меняя десятки выражений.

— Серёжка, — сказала я. — Ты живой! Какое значение имеет это всё, когда ты живой!

Он нахмурился. Он и раньше так сердился. Брови сошлись в одну прямую линию. Он недоверчиво смотрел на меня, а я вдруг поймала себя на том, что улыбаюсь, чересчур широко и, наверное, по-дурацки. Я перестала и небрежно сообщила ему:

— Четыре года. Я считала, что тебя нет, четыре года.

Он моргнул. Мотнул головой.

— Чёрт, — пробормотал он. — Вот чёрт. Давай выпьем…

Потом я рассказала ему про фотографию, которую видела там, в Сочи.

— Это ты был? — спросила я.

Он пожал плечами. И снова сделался замороженным. Меня тут же взбесил его игуаний взгляд, и я сказала ему об этом. Сергей моргнул, весело уставился на меня и вкрадчиво попросил не затрагивать неприятных тем.

— Тогда ты тоже, — сказала я, — не затрагивай.

Потом мы решили выпить ещё, а мой организм принялся возражать, и я кинулась в туалет.

Когда я измученная вернулась обратно, развесёлый Серёжка высказался, глядя мне прямо в глаза:

— Вот хоть что-нибудь бы изменилось за эти четыре года…

— Иди нафиг! — рассердилась я. — Меня травили, не помнишь?

— Даже отрава, и та тебя не берёт, — ухмыльнулся этот мерзавец.

И я кинулась, чтобы поколотить. Была схвачена и усажена на колени. И меня мгновенно окатило дрожью с головы до ног от его близости. Я прижалась щекой к его груди и стала слушать, как сильно толкается его сердце.

— Поль, — услышала я. — Эй, ты спишь что ли?