– По-вашему, я пьян? Эх, Александр Васильевич, обижаете… Мысли яснее ясного! У меня в голове все, как по р-ранжиру, выстроилось. Этот ученый… Шварц… не только за окнами следил, но и сигналы лампочками подавал. А Надин из своего окна их считывала.

– Об чем сигналы?

– Что за Федько слежка. Я же указывал в записке, помните? Надин – не баба, а Люцифер в юбке. Ей убить, что помаду с губ смыть. С Федько у них, возможно, и так отношения не ладились, – он хитрым был, как лис, кого угодно мог надуть.

– Вы разве с ним давно знакомы?

– Два р-раза виделись. И поверьте: хватило. Короче, пристрелила его Надин, я в этом уверен. Вспоминается даже запах духов, когда она в номер к нему вошла, а я на полу чуркой осиновой лежал…

– Вот так с ходу и застрелила?

– А чего валандаться? – Хмель ударил Вадиму в мозг, отпустив эмоции. – Это не шайка, это змеятник. Когда деньги делить начнут, без крови не обойдутся.

– Деньги? – Барченко допил абсент и ощупью задвинул порожнюю бутылку под этажерку. – Их спервоначалу получить надобно.

– То-то и оно! Пока мы с вами лясы точим, эти выродки уже, может статься, вашего Качалова куда-нибудь за город увозят! Очнитесь, Александр Васильевич, нельзя канителиться!

Барченко, убаюканный выпивкой и непростыми размышлениями, погрузился в сонливость. Но призыв Вадима, чересчур громкий для конспиративной беседы, пробудил его к жизни.

– У вас есть план, Вадим Сергеевич? Что делать будем? Едем на Лубянку?

– Давайте без меня. Не хочу под арест… И лучше позвоните Менжинскому. Пускай время не тратят: усилят охрану гостиницы и возьмут под особый прицел эту Надин. Только до поры ее не трогать, иначе тех двоих упустим.

– Да… ваша правда…

Барченко придвинул к себе телефон, стоявший на нижней полочке этажерки. Без света у него долго не получалось ткнуть в нужный кружочек на диске. Вадим шагнул к двери.

– Я ухожу, а вы включайте лампу и звоните. Передайте все, что от меня услышали. Прощайте!

– Скажите хоть, где юдоль ваша теперешняя протекает. Где вас искать?

– Нигде. Я сам появлюсь.

Вадим удалился. Барченко зажег торшер у кровати и накрутил на аппарате экстренный номер ОГПУ. Кукушка в настенных японских часах, сделанных в виде пирамидальной Фудзиямы, прокуковала дважды.

На самую малость опоздал Вадим со своим предупреждением! Минут за двадцать до того, как Александр Васильевич звонком поднял с постели Вячеслава Рудольфовича, в «Национале» содеялось ожидаемое происшествие.

Немой актер Артур Авокадов после бесславного фиаско в партии с Верлинским заперся в номере Капабланки, куда его поселили для сугубой достоверности, и глушил горькую. Чувствовал он себя отвратно и задавался безответными вопросами: «Почему выставляют меня на посмешище? Зачем глумятся? Что я им такого сделал?» Третьеразрядный мим, он в свои сорок лет не стяжал ничего, кроме геморроя и уязвленного самолюбия. С детства его влекло на подмостки, но приходилось довольствоваться ролями из разряда «Кушать подано». После Гражданской, лишившись речевого дара, он поставил крест на театральном поприще и подался в кино. Там Артур мечтал развернуться, но никто из режиссеров не оценил его врожденной пластики – предлагали, как и раньше, роли лакеев и подмастерьев. Он уже смирился со своей участью, старел и спивался. И вдруг – роль, не роль… что-то инфернальное! Пришли люди с петлицами, велели прожить сколько придется в шкуре другого человека. И какого! Того, чьи портреты не сходили со страниц ведущих газет и журналов. Кого вожделели красивейшие женщины мира. Кто был извечным триумфатором и божеством для миллионов.

Авокадов не спрашивал, что за всем этим кроется. Ему бы и не ответили. Он не обманывался, говорил себе: в этой партии ты – пешка. Но пешка в гриме короля. От этого он испытывал блаженное головокружение, а в животе сладко поднывало. Однако розовый туман слетел, как тонкий слой снежинок, сметенный безжалостным бореем. Авокадов вместо грома рукоплесканий слышал разочарованное перешептывание и ощущал себя оплеванным, всеми презираемым изгоем. Ранимая творческая натура в очередной раз подверглась поруганию, не вдохновлял даже баснословный гонорар, частично выплаченный, а остальное обещано в зависимости от исхода. Он мечтал лишь о том, чтобы этот фарс поскорее закончился.

Перевалило за полночь, но Авокадов все пил. Он подходил с бокалом в руке к трельяжу, выпячивал нижнюю губу и без слов вопрошал притихший макрокосм: «Что день грядущий мне готовит?» Ответ на вопрос был отчасти известен: завтра по расписанию – девятый тур распроклятого соревнования. «С кем хоть играю? А не все ли равно… Играю-то не я. Ха… Но срамиться-то мне! Ублюдки тупорылые… Почему, почему мне такая доля? Что за комиссия, создатель?.. Что в имени тебе моем?..»

Из перенапряженных извилин уже готовы были хлынуть, как из пожарных брандспойтов, потоки классических цитат, но Авокадов отвлекся – в дверь что-то царапалось, как будто шалун-котенок шкрябал лапой по замку с наружной стороны. Что там такое?.. Актер, настоящая фамилия которого, стыдно признаться, была Поджилков, немного сробел, отошел в глубь комнаты и положил руку на телефонную трубку.

Царапанье прекратилось. Дверь подалась вперед, и из-за нее вышла плоскогрудая женщина в дымчатых очках. Авокадов застеснялся своей робости. Эту женщину он видел много раз, – она служила переводчицей и референтом у Ласкера. Прислуга отеля звала ее Наденькой.

– Доброй ночи, сеньор чемпион, – промолвила она с хрипотцой на французском языке, которому Авокадова обучали еще в саратовской гимназии. – Я вас не разбудила?

Он пришел в замешательство. Как ответить, если тебе доступны только звуки, издаваемые крупным и мелким рогатым скотом?

Но в следующую секунду его бросило в жар. Каким образом Наденька проникла в номер, как открыла дверь? В одурманенной алкоголем голове приплясывали обрывки недавних событий: приехал, вошел, запер… или не запер? Но если и не запер, почему она не постучала, как все воспитанные люди? Зачем копалась в замке?

Повинуясь инстинкту, он снова дотронулся до телефонной трубки. Но тут до него дошло, что если и дозвонится до кого-то – к примеру, администратора гостиницы, – то не сумеет ничего объяснить. Худо безъязыкому, ой, худо!

Наденька со смешком достала из сумочки пистолет.

– Телефон вам не поможет. Я