Ацуко, боясь пошевелиться, стояла молча и краснела, рассматривая носки собственных гэта.

– Ась! С тобою говорю, мила барышня, – осмелел Лёша и, вновь подойдя к девушке, нежно взял ее за руку. – Слушай, мож, пойдем со мною? Нравишься, сил нет. Женою мне станешь. А что? Хорошо заживем, верь мне. Ну? Пошли?

Соли в тот вечер в доме Ацуко так и не дождались. Впрочем, как и самой Ацуко. Она – может, поддавшись на бесхитростные и такие искренние уговоры внезапно возникшего на ее пути счастья, может, так, из-за пресловутого девичьего любопытства, – не зайдя к своим даже попрощаться, ушла с полюбившимся с первого взгляда Алексеем в Наяси. И на этой же неделе стала настоящей женой. Да, да. По старым православным обычаям была сыграна шумная пьяная свадьба с песнями, танцами и лихой веселой дракой…

Шли годы. Алексей, мужик головастый и с руками, срубил новую избу. Настасья, как ее теперь звали в деревне, родила любимому мужу сына Аркашку и двух дочерей – Олю и Люду (Орьгу и Рюдочку), научилась и готовке, и рукоделию… Вот только проклятая «л» ей, уроженке страны Восходящего Солнца, так и не далась. Да и незаслуженно обидное прозвище, вмиг разлетевшееся по горам и весям, прилипло намертво. Сказанное однажды ласково и в шутку покойным теперь супругом. В момент, когда на свет явился первенец. «Ты теперь у нас, Настасьюшка, с сего дня мамка… Самая настоящая русская япона мать…»

– Саррай, говоришь, упар? – Ацуко-Настасья спустилась с крыльца, подошла к руинам и стала, уперев руки в боки.

С минуту она, беззвучно кивая мыслям своим, разглядывала доски, потом резко наклонилась и выхватила из кучи поперечный брус. Покачав головой и поцокав языком, она повернулась к дому и призывно махнула рукой сыну.

– Аркаша! Идзи-к сюда, мирый.

Аркадий Алексеевич сошел на землю, бросил козью ножку, бесстрашно затоптал ее босой пяткой, и с кислым выражением лица нехотя побрел к матери.

– Скаджи-к мне, сын, что это? – спросила Ацуко, выставив брус перед собой.

– Как что? Брус, мам, – пожал плечами Аркадий Алексеевич.

– Брусмам! – передразнила его Ацуко. – А теперь скаджи, Аркаша, кто учир тебя шуррупы моротком забивать? Ну?

Мужик потупился и, сделав неуверенный шаг вперед, взял у матери деревяшку.

– Ай, мам, чего уж теперь-то? – сплюнув на траву, отмахнулся он. – Просто гвозди кончились… А отвертку я сломал. Вот и…

– Вот и поручир, что засружир, – весело сказала Ацуко, легонько толкнув сына в плечо. – Радно уж, бросай её. Пойдём дзавтракать. А то на сружбу опоздаешь, японский горродовой…

Donnerwetter

В позапрошлом году после дня рождения мне три ночи подряд снились…

Нет, donnerwetter. К чёрту о снах!

В тот день я был молод, нагл, но, увы возможным конкурентам, вёл себя вовсе не глупо, как могло показаться со стороны. Смазливая ж девица, что сидела напротив меня, упакованная в синее, оттенка Адриатики, платье, декорированное квадратами Малевича и равнобедренными любовными треугольниками, с мелкими каштановыми кудряшками на забитой ненужной информацией голове и в невообразимой формы полароидной оправе поверх изумрудного цвета глаз, пыталась выглядеть не по годам умной. Но я готов был всё простить за её голос!

– Я правильно поняла, что вы отказываетесь нарисовать пирамиду потребностей?

– Ну почему же отказываюсь? – опомнился я, отводя пристальный взгляд от персоналогини. – Сейчас изображу.

Я достал из внутреннего кармана старенькой кожаны видавший гербовые бланки реликтовый златопёрый самописец, снял колпачок с погнутой стрелой и, придвинув к себе листок в клеточку, размашистым движением, без отрыва от бумаги, черканул неровный треугольник.

– Похоже?

– Продолжайте, – кивнула кучерявая, сморщив брезгливую гримасу на кукольном личике.

– Кончу через пять секунд, – издевательски двусмысленно отозвался я и, старательно выводя неряшливым «готиком» каждую букву, изобразил внутри фигуры три слова – одно над другим.

СЕКС. ДЕНЬГИ. ВЛАСТЬ.

Потом повернул к ней листок и произнёс риторический вопрос:

– Ну как, нормально?

Кудряшка хмыкнула и, не улыбнувшись, вынесла вердикт:

– Ну уж! Вы с таким… с такими… с таким вашим отношением к делу нам не подходите. Или вы серьёзно полагаете, что обычному среднестатистическому человеку ничего, кроме денег, не нужно?

– Среднестатистическому? А как же, и ему нужно… – ухмыльнулся я, – секс и власть. Софья Игоревна, все ваши масловские потребности – и физиологические, и социальные, и духовные – покоятся на трёх китах. Может, попытаетесь опровергнуть?

– Очень интересно, – кучеряшка откинулась на спинку кресла и, положив руки на подлокотники, стрельнула своими зрачками в мои. – Ну-ну… Вот только времени для дискуссий у меня нет. Всего доброго.

– И вам всего, – кивнул я, уж и не надеясь, что когда-нибудь услышу от неё эти слова.

За час этого спектакля персоналогиня меня реально достала. Несмотря на голос.

Donnerwetter! Ошибся? Что ж, порой случается.

Я поднялся с жёсткого стула, спрятал «паркер» во внутренний карман и, кивнув, повернулся к выходу из кабинета. Схватившись за ручку, я потянул дверь на себя и, когда проём освободился настолько, чтобы я в нём не застоялся или ненароком не запнулся о порог, услышал в спину:

– Вы это специально, да?

– Да, – кивнул я открывшейся взгляду абрикосового цвета гипсокартонной стене и вышел в коридор.

Отключившись от действительности у дверей лифта в ожидании прибытия подъёмника, я вдруг ощутил на предплечье лишний вес. Живой. В тот же момент контральто кучеряшки (о, нет! какой у неё голос!) вернуло меня в уже мысленно далёкий офис не случившегося (слава тебе, Господи) работодателя:

– Рудольф Францевич, вы б не могли чуточку задержаться?

Двери лифта тем временем гостеприимно распахнулись, но шаг вперёд я не сделал. Обернулся.

– Кофе?

Изумрудные очи под антибликовыми линзами натурально искрили. Черт, электросварка какая-то.

– Ну… Можно и кофе… Что-то… Что-то в вас… В общем, если вы… вы немножечко задержитесь, я думаю, что смогу предложить вам другую… вакансию. Более… В общем, другую. Но для этого вы должны сейчас же вернуться ко мне в кабинет.

Должен? Сейчас же?

Она отпустила мою руку и, не оборачиваясь, зацокала каблучками о серый керамогранит коридора в обратном направлении. Я остался возле лифта. Однако повернулся. Интрига?

Дойдя до своего кабинета, персоналогиня тормознула и, легко взмахнув тонкими руками, сладко потянулась. Хрена себе!

Я с интересом наблюдал за ней, оставаясь на месте. Фигурку оценил. Посмотрит в мою сторону? Поманит хитрым жестом? Зацепит деловой хваткой? Еле заметным движением бедра? Подмигнёт?

Сейчас же! Даже взгляда в мою сторону не бросила. Психолог.

Дверь открылась. Кудряшка проскользнула внутрь. Дверь закрылась.

Нет,