Шрифт:
Закладка:
Честно сказать, я попытался отказаться от гетманского звания: мол, недужен, не могу в полной мере исполнять обязанности. Но Пётр и слышать ничего не пожелал. Велел Скоропадскому и Палию разделить меж собой гетманские обязанности, а меня — «с великим бережением» — прихватил с собой.
Взгляд со стороны.
Виктория русской армии над непобедимыми доселе шведами мгновенно «взорвала» ситуацию в Европе. Произошло то, чего никто не ожидал. Даже былые союзники Петра — Фредерик Датский и Август Саксонский. Что уж говорить об иных державах и королях. И самые умные из оных уже начали просчитывать ситуацию, исходя из изменившихся условий…
'…Имею превеликое сомнение в том, что сии венценосцы останутся в стороне, когда сила, державшая в страхе половину Европы, исчезла. Восстановление союза меж Данией, Саксонией и Россией сделалось неизбежным, а значит, следует ожидать резких перемен в Польше. Шведский корпус, находящийся в этой стране, очевидным образом станет противиться любым попыткам сместить короля Станислава, однако если Карл Шведский, находящийся в плену у царя Петра, будет вынужден в числе прочего заключить договор с Россией, то одним из пунктов сего соглашения гарантированно будет вывод его полков из Речи Посполитой и возвращение престола Августу.
Таким образом неизбежно последующее замирение восточного фланга Европы. Предвижу, что дальнейшими шагами царя Петра станут военные действия против турок. И здесь, если наши дипломаты сумеют проявить свои таланты в полной мере, возможно нанести русским отрезвляющее поражение…'
2
Я уже не лежал — более-менее комфортно сидел в большой удобной карете, обложенный подушками и покрывалами. Самочувствие позволяло время от времени, когда останавливались на биваках, выползать на свет Божий и совершать небольшие прогулки. Хорошо, что научился за эти месяцы принимать как должное знаки почтения со стороны окружающих: непривычного человека они могли бы вогнать в ступор. Поклоны, слова приветствия, здравицы — и на всё это нужно было отвечать хоть словом, хоть кивком, хоть жестом. Ничего, привык как-то. А после полтавской эпопеи поклонников у меня знатно прибавилось.
Количество врагов я по мере сил урезал, как мог. Когда выезжали из Полтавы, насквозь промороженные тела Орлика и Чечеля всё ещё болтались за воротами на виселице. Пётр распорядился не хоронить предателей три года, но я тишком шепнул Палию, чтоб чуть позже закопали их, пусть и на неосвящённой земле. А господа старшина тихо радовались, что не велел я казнить их по старому казацкому обычаю — зарыть живыми, под гробом с телом убитой ими Мотри. Кочубей, кстати, настаивал именно на таком виде воздаяния за убийство дочери. Дацько по моему наущению распространял слухи, будто ныне век просвещённый, и мы не варвары, потому следует проявить хоть каплю милосердия даже к таким прожжённым иудам, как те двое. Но мой прозрачный намёк — что милосердие я готов проявлять только к мёртвым врагам — господа полковники и генеральные поняли правильно. Если кто-то из них и решится на оппозицию, то будет противостоять мне открыто и мягко, либо затаится и станет ждать момента, когда я коньки отброшу.
А это событие, учитывая возраст и букет болячек «пациента», уже не за горами.
Добрых два месяца ушло на путешествие из Полтавы в Москву — вместе с победоносной армией. Пётр не торопился, да и колонны шли не боевым маршем, а в темпе мирного времени, то есть если километров по двадцать в день делали, это было хорошо. Зачастую — вдвое меньше. Тем не менее, аккурат к началу июня, то есть почти ко дню рождения Петра Алексеича, мы уже входили в белокаменную — парадным маршем, с развёрнутыми знамёнами. А впереди государь велел выстроить и прогнать пленных шведов, во главе которых шёл весь их генералитет. Самого короля он разумно держал при себе: притихший и злой Карлуша единственный из шведов ехал верхом, позади царя, без оружия, зато с конвоем из четырёх верховых преображенцев… Вдоль дороги, ещё на выселках, нас встречала толпа горожан, пришедших поглазеть на такое зрелище.
А вот колонну победителей возглавили двое — Меншиков и ваш покорный слуга. Алексашка, по примеру Петра, облачился в тот самый мундир, в каком вёл в бой драгун. А меня обрядили в тот же кунтуш и прочие одеяния, в которых я поднимал в атаку полтавский гарнизон, усадили на смирную коняшку и поставили во главе казачьих полков.
«Знатно тебя приветствуют, — мысленный голос Мазепы сочился ядом зависти. — И ничего не скажешь: заслужил».
«На моём месте мог бы оказаться и ты, если бы был чуточку умнее», — осадил его я.
«И здесь твоя правда… Хорошо жить, когда ведомо, что станется. А как быть, когда не ведомо?»
«Головой думать. И совесть иногда включать. Говорят, помогает».
Мы с Иваном Степанычем давненько изучили друг друга. Он знал: когда я заговорил с ним таким сухим тоном, лучше отложить дальнейшую беседу. Иначе себе дороже выйдет. В том, что он держит на меня злобу, я не сомневался ни на секунду, и оттого не испытывал никакого желания говорить с ним по душам. Особенно когда следовало изображать из себя бравого полководца-победителя, триумфально въезжавшего в столицу. С этой ролью я пока справлялся более-менее успешно. Но не оставляла мысль: а что дальше? Пётр меня в покое не оставит, это железная гарантия. Постарается вытянуть максимум информации в самые кратчайшие сроки — пока я реально дуба не дал. Собственно, в пути он не упустил ни единого случая поговорить со мной наедине, и я честно предупредил его, чтобы не слишком рассчитывал на силы возможных союзников на южном фланге. Мол, хоть они и честные ребята, но силы рассчитывать не умеют, а турки пока ещё способны очень неприятно нас удивить. Впрочем, Пётр, предупреждённый о возможных «подводных камнях», тоже может преподнести парочку сюрпризов, или я совсем его не знаю… Иными словами, после этого парада должен был воспоследовать праздничный пир.