— Мне, может быть, и не поверят, спорить с вами я не буду, — равнодушно пожал я помятыми тюремщиками плечами, — А вот народная молва, она бессмертна и ей, в отличие от милицейского лейтенанта, уж точно поверят!

— Какая еще молва⁈ — слегка притихший завотделом сузил в мою сторону глаза, — Вы о чем?

— Я о том, дорогой товарищ Завьялов, что совсем недавно и практически на ваших глазах, произошло далеко не ординарное в этих стенах событие, — обведя глазами кабинет, как малолетнему недоумку начал я давать пояснения рафинированному партийцу, — В камере изолятора временного содержания, по сути, в месте лишения свободы, один из задержанных «опустил» другого! Я надеюсь, вы успеваете за моей мыслью, Александр Петрович? — с едва заметным сарказмом, но без улыбки осведомился я.

— И, что? — раскусивший моё издевательство Завьялов, бросил на меня злобный взгляд, — То, что вы хам с низменными повадками, я понял задолго до этой безобразной выходки! О вас, Корнеев, давно уже отзываются не в лучших тонах! Ваши же, между прочим, сослуживцы!

— Да? — удивился я, — Ну да бог им судья! Пустое это, Александр Петрович! Наветы завистников! — легкомысленно отмахнулся я, — Моя репутация всегда была хуже, нежели я сам! Не о том вы душу рвёте, товарищ Завьялов! Дело в том, что нассав на голову общепризнанному представителю криминалитета, я спровоцировал неведомые вам тектонические процессы. Вы о них пока еще не подозреваете, но очень скоро и до вас лично начнут доходить поджопники и подзатыльники! С той стороны, откуда вы их не ожидаете, — безмятежно улыбнулся я обкомовцу. — Эту песню не задушишь, не убьёшь! Сарафанное радио и слухи в казематах распространяется, как тифозные вши! А далее они расползаются по тюрьмам, по этапам и по воле. Стремительно и неудержимо! Так-то, дражайший Александр Петрович! Необратимый процесс уже начат, и в моих силах его еще больше расширить и углубить! Кстати, то пикантное обстоятельство, что всё это произошло в камере, где вместе с действующим офицером милиции содержались два уголовника, только подогреет толки. Особенно, когда в массы просочится, что один из жуликов был убит, а второй жестоко покалечен. Да еще и опущен! И не кем-нибудь, а идейным милицейским комсомольцем! Как вам такой кунштюк, дражайший Александр Петрович? И я-то ведь тоже молчать не собираюсь! Со всей принципиальностью и красноречием понесу в массы этот занимательный сюжет! Уж вы мне поверьте, товарищ заместитель заведующего отделом обкома КПСС! Уверяю вас, вы станете самым известным партработником текущей советской действительности! Вместе с Первым секретарём, который сразу же всё свалит на вас! Вы улавливаете мою мысль, Александр Петрович? Вы же не сомневаетесь, что вместе с вами он тонуть не захочет? Для того он и давал указания вам без посредников. А вы, наверное, по простоте своей, расценили это, как проявление доверительных отношений?

С каждой фразой моего длинного и занудного монолога замзав обкома серел, и потел. И сникал всё больше, и больше. Жалко мне его не было, но созерцать эту картину было неприятно. И времени тоже уже не оставалось.

— Александр Петрович! Эй! — пощелкал я пальцами перед его, смотрящими сквозь меня, глазами, — Проснитесь, Завьялов! — вынужден был повысить я голос на ум, честь и совесть нашей эпохи, — Соберитесь! На самом деле, всё не настолько смертельно!

— Что вы имеете в виду? — обкомовский товарищ опять проникся ко мне уважением и стал обращаться на «вы», — Я вас не понимаю, Корнеев! Вы же только что говорили про все эти безобразные последствия! — теперь лицо Завьялова было плаксивым и обрюзгшим. И он по-настоящему был растерян.

— Последствий не избежать, Александр Петрович, тут вы правы, — мягким и успокаивающим голосом принялся я возвращать к жизни мерзавца, — Но вовсе не факт, что они станут для вас фатальными! Если вы убедите Первого секретаря в целесообразности выполнить моё скромное пожелание, то и я в свою очередь постараюсь вам помочь. Во всяком случае, нагнетать вокруг вас духоту я не стану! Это я обещаю вам твёрдо! — тихо, но с торжественным выражением лица, пообещал я Завьялову.

У обкомовца хватило ума и остатков достоинства, не суетиться и не требовать каких-то гарантий. Он не меньше минуты что-то выглядывал у меня на лице и в глазах.

— Хорошо. Я попытаюсь! — отведя глаза в сторону, тихо проговорил он, — Но зачем вам это нужно? Меня об этом обязательно спросят.

— Всё просто, Александр Петрович! Всё предельно просто! — повеселел и я, — Мне гарантии нужны! Гарантии, которые выше здешнего областного уровня. Чтобы потом, когда пройдёт волна и всё уляжется, мне опять не устроили непреодолимые трудности. По вновь открывшимся обстоятельствам, так сказать!

Товарищ Завьялов молча осмысливал и переваривал сказанное мною. А у меня прорезался аппетит на желания.

— Александр Петрович, еще одна просьба! — я постарался являть своей физиономией жизнерадостность.

Мужик метнул в меня испуганный взгляд.

— Машину свою служебную на полчасика не одолжите? — еще шире улыбнулся я, — А то вашими стараниями у меня ни денег, ни документов! А домой хочется попасть побыстрее!

Глава 19

На волю из застенков меня вывел помощник дежурного по ИВС. Перешагнув порог, я невольно зажмурился. В глаза светило тёплое солнышко уходящего августа, а вспыхнувший мир был полон красок.

На площадке перед унылым зданием изолятора стояли несколько разномастных автомашин. От желто-синего милицейского УАЗа, до самой черной и элегантной, как концертный рояль, «Волги». Серия на её номере была далеко не из простых. И цифры, следовавшие за двумя туалетными нулями, ограничивались весьма достойным невеликим числом. Всего лишь двойка и шестёрка были выбиты на жестяной табличке. А на крыше авто я заметил никелированную антенну радиотелефона. Теперь я уже совсем не сомневался в истинном статусе Александра Петровича. Особенно с учетом наличия в его служебной машине номенклатурного «Алтая». В совокупности с невеликим порядковым номером партийной колесницы, это означало, что данному товарищу много чего дано в этой реальности. И, соответственно, так же было чего терять в его руководящей и направляющей жизни.

Рядом с его обкомовской «Волгой» стояли еще две. Одна из которых тоже была похожего антрацитного оттенка. Но номера на этих двух аналогах были попроще и серии были иные.

По старой арестантской традиции, а