Шрифт:
Закладка:
Мешкать я не стал, сразу же направившись к черной персоналке Завьялова.
Надо сказать, что заместитель завотделом адморганов не сразу пошел мне навстречу. Сначала, в ответ на мою просьбу он недовольно поморщился. Однако, быстро взял себя в руки и далее уже кобениться не стал. Подняв трубку с телефонного аппарата, он набрал какой-то номер и попросил диспетчера соединить его с трёхзначным «Алтаем». Затем дал указание какому-то Михаилу отвезти Сергея Егоровича Корнеева, куда он, то есть я, укажет. На том мы и попрощались. Оговорив завтрашний созвон по поводу ответа на моё скромное пожелание. Потому как дальнейшей своей жизни без вожделенного ордена я уже не представлял. Мне нужна была индульгенция самой высшей пробы. Союзной величины и государственного масштаба. Подписанная самим товарищем Георгадзе.
Молитвами товарища Завьялова до дома я добрался быстро и с комфортом. Как нормальный советский барин. Оскверняя задний диван обкомовской «Волги» пропахшими тюрьмой джинсами.
Ключей, как впрочем, документов и денег, у меня с собой не было. Всё это у меня еще вчера изъял Асташкин. И не вернул при освобождении, как это полагается по закону. Поэтому пришлось звонить в дверь и на общих основаниях терпеливо ждать, когда откроют.
Паны дома не оказалось, а Лизавета, как ей и было строго наказано, сначала долго смотрела в глазок. И только убедившись, что за дверью стою я, с визгом впустила меня в квартиру. Все её попытки броситься мне на шею, я безжалостно пресёк. Исходя из чисто гигиенических соображений.
— Ты убежал? Или тебя отпустили? — шпионским шепотом начала грузить меня вопросами малолетняя прощелыга, пока я разувался в прихожей. — Не бойся, я никому не скажу!
Не обращая внимания на глупые вопросы и радостные возгласы, я сразу же направился в сторону ванной.
— Принеси трусы и полотенце! — выдал я команду бывшей пельменной воровке, — И таз с балкона тоже принеси! — уже в спину крикнул я послушно метнувшейся в комнату девчонке.
Зайдя в ванную, я включил горячую воду. После чего начал раздеваться, с запоздалым отвращением замечая засохшие бурые пятна на рубахе и на джинсах. А когда заглянул в зеркало, то еще больше возжелал скорейшего омовения.
В короткой и всё же спутанной прическе, а также на шее и частично на ушах, я заметил следы засохшей юшки. Чужой и от того еще более омерзительной. Не дожидаясь, пока наберётся ванна, я решительно выдернул пробку и прямо в трусах залез в неё. Встав под лейку горячего душа. Очень хотелось побыстрее смыть с себя поверхностные следы кровавого душегубства.
Таки правы иногда бывают марксистко-ленинские теоретики. Именно бытие определяет человеческое сознание. В стенах вонючего изолятора такой вот ярко выраженной брезгливости, как сейчас, я не испытывал.
— Вот! — покрасневшая Лиза положила на стиральную машинку большое банное полотенце и мои семейные труселя, — Сейчас еще таз принесу! — пообещала она и, не глядя в мою сторону, выскочила в коридор.
Смыв с себя лагерную пыль, я заткнул пустую ванну и расслабленно улёгся в неё.
Вернувшаяся Елизавета порывалась затолкать валявшиеся на полу вещи в стиральную машинку, но я запретил ей это делать.
— В тазу сначала замочи! — надоумил я её, — И порошка туда побольше насыпь. А мне в ванну шампуня налей, пусть пахнет! — лениво раздавал я указания, чувствуя, как постепенно меня отпускает.
Дождавшись, когда моя воспитанница выйдет, снял с себя оставшееся бельишко и бросил его в таз с замоченным шматьём. Когда нестерпимо горячая вода дошла до подбородка, я почувствовал себя почти счастливым и умиротворённым членом общества.
Минут за десять отмокнув и убедившись, что сквозь густую белую пену моих мущинских причиндалов не видно, я кликнул к себе юную захребетницу.
Осторожно приоткрыв дверь и засунув в щель свой нос, Лиза смущенно уставилась в потолок.
А я, блаженствуя и шевеля пальцами ног под слоем пены, принялся проявлять любопытство. Задавая вопросы по поводу того, что происходило в моё отсутствие.
Всё оказалось не так уж и плохо. Подполковник Дергачев меня не подвёл. С лизаветиных слов я узнал, что вчера к ним с Паной заявился крупный мужик в милицейской форме. Разговаривал этот мужик с Паной на кухне, из которой Лизу предварительно выперли. Но так получилось, что она их разговор всё-таки услышала. Случайно, разумеется. Не весь, но большую его часть. И потому урюпинская племянница знает, что вчера меня посадили в тюрьму. И еще она знает, что Пана Борисовна тоже вчера, сразу после разговора с ментом, ездила в гости к Эльвире. Об этом ей, не таясь, поведала сама Левенштейн. Обещая, что Сергея, то есть, меня, они вместе с Элей скоро вытащат на свободу.
Печально вздохнув по поводу медлительной неповоротливости бюрократической машины, я похвалил себя за самостоятельность и проявленную инициативу. Кровавую, но, безусловно, для меня спасительную.
Вытащив из своей подруги всё, что она знала, я отправил её собирать на стол. А сам принялся беспощадно тиранить свою шкуру мочалкой.
Заявившись на кухню розовым, как молочный поросёнок и чистым до скрипа, я с остервенением принялся радовать Елизавету своим аппетитом. После убогих ивээсных харчей, поданный воспитанницей борщ показался мне венцом кулинарии. Но только до той минуты, пока Лиза не поставила передо мной горшок с чанахами. После этого я малодушно переменил своё мнение. И венцом признал их.
— Вкусно! У Лиды научилась? — с набитым ртом поинтересовался я, — Ты молодец! — с чувством похвалил я девчонку.
— Только борщ! — неохотно призналась она, — А всё остальное я не хуже её готовить умею! Она тоже вчера приходила! — недолго помолчав, призналась Лизавета. — Тебе постелить, спать пойдёшь?
От отдыха и сна я категорически отказался. Надо было ехать в РОВД. И появиться мне там следовало непременно до конца рабочего дня.
Не найдя под рукой салфетки, я благодарно поцеловал Лизу жирными губами в шелковистую макушку и пошел одеваться. Вопреки обыкновению, в Октябрьский РОВД я решил прибыть при полном параде. Обмундированным по форме, то есть. Чтобы всем было понятно, что лейтенант
