Шрифт:
Закладка:
Значительное свободное время я посвящал чтению привезенных с собой книг. Затем мне пришло в голову составить записки, которые я назвал «Инженерное дело». В них я предполагал изложить самым простым и популярным приемом все простейшие способы строительства зданий, дорог, водопроводов, канализаций и прочего, не прибегая ни к каким уже существующим руководствам и ограничиваясь лишь своими знаниями и опытом. Записки эти и большое количество чертежей и рисунков к ним я довел почти до конца. Они составили объемистый материал, который я предполагал напечатать. Однако по прошествии нескольких лет, в течение которых я не имел возможности выполнить своего намерения, они показались мне недостаточно обработанными и не вполне соответствующими тем течениям в строительстве, которые начали устанавливаться с самого начала революции. Я отложил дело с издательством записок до их переработки, а затем, втянувшись в работу, не имел времени заняться этим делом. Кроме работы по составлению записок, у меня уходило много времени на составление отчета о постройке Брянского вокзала, который я намеревался сдать одновременно с окончанием самой постройки, но последующие события отдалили эту сдачу до следующего года.
В одну из своих поездок в Москву на несколько дней я узнал из разговоров в вагоне о февральской революции в Петербурге и с большим интересом ехал в Москву, чтобы увидеть настроения и впечатления московских граждан и как они будут реагировать на столь важные события. Улицы Москвы были полны народом. Толпа шла по обоим тротуарам в самом праздничном настроении, и порядок был образцовый. Я встретил только одну группу смущенных полицейских, которых окружили и вели при громком хохоте толпы, настроенной чрезвычайно добродушно. Говорили, что многие воинские части московского гарнизона явились строем к зданию Городской думы и заявили о своем полном сочувствии совершившемуся перевороту. На другой день рано утром ко мне на квартиру явился мой помощник по Тульской дистанции, который должен был дожидаться моего обратного приезда. Он имел крайне смущенный вид и рассказал, что солдаты дистанции хотели его арестовать, что он с трудом скрылся на Тульском вокзале и с первым отходящим поездом приехал в Москву. Я видел, что текущие события были встречены в Туле с меньшим хладнокровием и что мне необходимо немедленно вернуться к месту моей службы и выяснить настроение своей команды. Поздно вечером я был уже в Туле, а на утро шел в канцелярию, обдумывая новый способ приветствия своих солдат и делая различные предположения относительно нашей встречи. Когда я вошел, то все встали и на мое приветствие «Здравствуйте, товарищи!» громко и дружно ответили: «Здравия желаем, товарищ полковник!» Я с радостью отметил, что за недолгое время у нас установились хорошие отношения, и дальнейшая моя служба в Туле протекала без всяких недоразумений и осложнений. В городе начались аресты, главным образом среди полицейских и жандармов, но в скором времени это утихло, и жизнь города направилась в обычную, спокойную колею. Однако я уже был лишен возможности часто отлучаться в Москву, потому что без помощника некому было за меня оставаться, а он уже не решался вернуться и, кажется, вскоре перевелся в один из сибирских городов.
Утром я бывал на службе, днем часто беседовал со своими солдатами на политические темы, а вечера проводил за подробным чтением газет или писал свои записки. В Туле был городской клуб, но там собирались преимущественно для игры в железную дорогу, и я посещал его очень редко, так как азартные игры меня не увлекали, а смотреть на игру со стороны было занятием очень скучным. Однажды в Тулу приехала моя хорошая знакомая певица Люце [59]. Она давала концерт, который окончился для нее неудачно: зал был наполнен даровой публикой, и весь ее гонорар составил сумму в двадцать пять рублей, то есть значительно меньше, чем она сама затратила на поездку из Москвы. Моя бездеятельность в Туле меня тяготила, и я искал способа от нее избавиться. Как-то раз в начале мая я собрался ехать в Москву поездом, отходящим в двенадцать часов ночи, и, приехав на вокзал часам к девяти вечера, сел в вагон и завалился спать. Я проснулся, когда было уже светло, и подошел к окну посмотреть, на какой станции мы стоим. Каково же было мое изумление, когда я увидел тот же запасный путь, на котором я сел в вагон, и кругом все было засыпано снегом вровень с площадкой вагона. Оказалось, что с вечера выпал такой обильный снег, что поезда из Тулы не могли отправиться, и я по пояс в снегу с трудом добрался до близстоящего дома коменданта, где рассчитывал дождаться отхода поезда. Мы отправились из Тулы только в два часа дня еще при глубоком снеге и только через несколько часов езды выбрались из района этого несвоевременного явления. На обратном пути из Москвы в Тулу я встретил одного знакомого, который, как выяснилось из разговора, был хорошо знаком с неким генералом Тумановым, начавшим при Временном правительстве играть большую роль в инженерном ведомстве. Я просил моего знакомого составить мне протекцию и устроить меня куда-нибудь на фронте, где я рассчитывал на более интересную службу. В конце июня я получил предписание отправиться на Юго-Западный фронт, а в июле, сделав в Москве необходимые закупки и распоряжения, я сел в поезд, отходящий с временного Брянского вокзала, так как выстроенный мною новый вокзал был еще занят не по своему прямому назначению. Перед отъездом из Тулы солдаты инженерной дистанции устроили мне прощальный ужин и поднесли мне адрес в лестных для меня выражениях. Когда я в Туле садился в поезд, чтобы ехать в Москву, все мои солдаты пришли меня провожать и поднесли мне на дорогу подарок – мешок белой муки и бутылку водки.
Глава двенадцатая
Я приехал в город Бердичев и явился к начальнику инженеров Юго-Западного фронта. Мне предложили занять место при штабе, но я просил послать меня на работы по укреплению позиций и был назначен старшим инженером участка укреплений у Могилева-Подольского. Из Бердичева я поехал в город Винницу к главному руководителю работ, который оказался моим товарищем по академии, и, получив все инструкции, направился в местечко Кукавку, где
