А что касается убийства Гудковского, то Максим легко мог себе представить, как вот эта грозная крупная женщина насыпает яд в стакан с вином. Да еще и ко рту Гудковского подносит, с нее бы сталось.

Глава 17

Сентябрь 2019 года. Санкт-Петербург

– Мам, для чего кому-то понадобился этот камертон? – сердито говорил Даниил, стоя перед матерью, засунув руки в карманы, как упрямый подросток. – Да, золотой. Да, принадлежал Чайковскому. Экая ценность! Это же не скрипка Страдивари, не картина Моне, не бриллиантовая диадема, и вообще, поди докажи, что он принадлежал Чайковскому, а без доказательства принадлежности это просто кусок золота. За это не убивают. Ты хоть представляешь себе размеры отцовского наследства и стоимость камертона? Да кому он вообще нужен? А вот Эмка за миллион долларов вполне могла отца убить. И так и сделала! Не сама, конечно, а Маринку подговорила.

– Даня, ты просто ревнуешь Эме к отцу, – мягко проговорила Анна Алексеевна.

– А ты не ревнуешь? – нервно выкрикнул Даниил. – Я вообще не понимаю, зачем вы развелись? Что вам не жилось вместе? Ведь ты же сама говорила, что любишь его до сих пор.

– Даня, ты же взрослый мальчик, почти мужчина, а задаешь такие детские вопросы. Для счастливой семейной жизни любви одного недостаточно, любить должны оба, – усталым голосом ответила Анна Алексеевна, отводя глаза.

– Отец тебя любил. Он всегда о тебе заботился, разве не так?

– Так. Но в какой-то момент ему стало недоставать свободы. Я стала тяготить его, и мы расстались. Мы могли бы не разводиться, но я не хотела его неволить. Зачем навязываться человеку?

– Чушь. Все дело было в той девице, с которой отец переспал, – грубо прервал ее Даниил. – Могла поскандалить и простить его, как все нормальные жены делают, и не разводиться! – зло выкрикнул Даниил. – Тогда бы он не женился на этой… стерве.

– Даня! Что ты говоришь? – возмутилась Анна Алексеевна.

– Что есть, то и говорю.

– Никогда не оскорбляй женщину, это низко, – строго одернула его мама. – А что касается женитьбы отца, никакой брак не удержал бы его от этого опрометчивого шага. Он был влюблен, а ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что новая любовь убивает старую. Даже если бы мы не развелись раньше, развелись бы из-за Эме. Такое случается со взрослыми людьми, а отец, как всякая творческая личность, нуждался в ярких впечатлениях, ему был необходим приток творческой энергии, – в голосе Анны Алексеевны прозвучала невысказанная боль.

– Чушь, чушь! Хватит мне рассказывать эти небылицы. Ни в чем он не нуждался, у него был камертон, и никто ему больше не был нужен, – Даниил плюхнулся сердито в кресло. – Музыка и камертон. Я же помню, что незадолго до вашего развода мы вообще его почти не видели, если он и бывал дома, то почти все время сидел у себя в кабинете с драгоценным камертоном. Отец всегда говорил, что камертон источник его вдохновения, что он – самое дорогое, что есть у него в жизни. Самое дорогое, понимаешь? Дороже тебя, меня и всего остального.

– А теперь его украли. Ты понимаешь? – перебила его Анна Алексеевна.

– Да. Я понимаю, что отец мог бы убить за камертон, но кому еще он нужен? Никому. Его взяли для отвода глаз, а потом вышли из дома и в речку выкинули.

– Не знаю, может, ты и прав, – сдаваясь, проговорила Анна Алексеевна. – Все равно не понимаю, зачем Эме идти на убийство, нищета ей не грозила. Да и полиция подозревает совсем других людей. Продюсера, того маленького кругленького, помнишь, который приходил к нам.

– Наумкина? А ему зачем отца убивать? – язвительно поинтересовался Даниил. – Они были едва знакомы.

– Какие-то финансовые разногласия, – пожала плечами Анна Алексеевна. – И еще одного типа. Ты его, наверное, не помнишь, некто Баскин, он когда-то…

– Да помню я этого психа! Он столько нам всем крови выпил, отца травил, проходу не давал. Я даже в детстве морду ему набить мечтал, жаль, маленький был. Да, этот мог бы. А что, он опять отца доставал?

– Говорят, он пытался встретиться с отцом, караулил его возле концертного зала.

– Ничего себе! Ну тогда это точно он. Ты же рассказала полиции, как он отца травил?

– Ну конечно, я рассказала все, как было, – устало ответила Анна Алексеевна. За последние дни она заметно осунулась, побледнела, словно выцвела. – Ах, Дань, если бы ты знал, как я хочу, чтобы все это поскорее закончилось. Следствие это ужасное, вся эта суета вокруг отца. От журналистов прохода нет. Ты видел шоу по Первому каналу? Они даже ту кошмарную девицу на свет божий вытащили, Буркову или Суркову, уж даже фамилии ее не вспомню, и она в прямом эфире на всю страну рассказывала, какая неземная любовь связывала их с Павлом! Меня чуть не стошнило. Какая-то облезлая спившаяся кошка из подворотни – и Павел… Мерзость.

– Ну ты же отказалась участвовать, – укоризненно заметил Даниил.

– А ты хотел, чтобы я сидела рядом с ней и делала вид, что мне все это безразлично? – вспылила мама. – К тому же ты и сам отказался.

– Мне просто было бы очень больно говорить об отце с чужими людьми, – насупился Даниил.

– Вот именно. Все честные, искренние, близкие отцу люди отказались от участия в этом балагане, собрался какой-то сброд. Музыканты, которые встречались с отцом в коридоре филармонии, критики, которые обливали его грязью в начале карьеры, «коллеги» по цеху, не встречавшиеся с ним при жизни. Отвратительно. Даже музыкальная подборка была не самой удачной. Павел был бы в ужасе. И самое гадкое, что нельзя было никак воспрепятствовать этому безобразию.

– Надеюсь, об этом шоу все быстро забудут, у них по телику каждый день новые скандалы и поминки, – сердито бросил Даниил.

– На это вся надежда, – вздохнула Анна Алексеевна.

– Александр Юрьевич? – дребезжал в трубке неприятный высокий голос.

– Слушаю.

– Это вас беспокоит Клара Адамович. Мы с вами беседовали несколько дней назад, вы расспрашивали меня о камертоне Павла Ившина.

– Клара… Камертон… – озадаченно нахмурился капитан Гончаров, пытаясь сообразить, с какой такой Кларой он беседовал. И память услужливо подсунула ему образ сухонькой старушонки с тощей длиной шеей. – Клара Игоревна? – недоверчиво уточнил капитан.

– Вспомнили? Да, так вот, я разузнала для вас об одном камертоне, думаю, том самом. Я сейчас дома, можете приехать, и я все вам расскажу. Только захватите в кондитерской возле нашего дома коробочку эклеров. Я напою вас чаем, – щедро пообещала Клара Игоревна.

Пришлось ехать, да еще и на пирожные потратиться.

– Свежие? – придирчиво засунула нос в коробку с пирожными Клара Игоревна и, одобрив свежесть пирожных, пригласила: – Прошу в комнату. Сейчас я подам чай.

Проживала Клара Игоревна в старом доме с высокими потолками, витиеватой лепниной, скрипучим паркетом и потемневшей от времени бронзовой люстрой. Комната была наполнена запахом сладких дешевых духов и пыли. Круглый стол, покрытый плюшевой, с кистями, скатертью, был сервирован к чаю, и Александр Юрьевич, закончив осмотр комнаты, смело присел к столу.

– Прошу вас, – ворковала возле стола хозяйка. – Вам покрепче? Сахар? Я тоже ограничиваю себя в сладком. С возрастом все труднее беречь фигуру, – вздыхала Клара Игоревна под удивленным взглядом капитана.

– Итак,