Шрифт:
Закладка:
— Да дурак! — буркнул я, преисполняясь к себе сочувствия.
— Бабы — они такие, — согласился Истэчи. — Как захочется жениться — кушать не можешь. А нельзя! Она уже спит в соседнем аиле. Так что тебе ещё повезло.
Я хмыкнул: вон оно как. У Истэчи, оказывается, есть сердечные раны.
— Спать, что ли, пойдём? — спросил Ойгон.
А Темир даже не посмотрел на меня, обиделся, наверное. Может, тоже завтра кушать не сможет.
Попросил:
— Вы идите спать, а я — подежурю.
Мне надо было остыть и подумать, во что же я вляпался, и какие от всего этого будут минусы.
Из планов на будущее у меня была только месть. Я намеревался утвердиться среди барсов, подсобрать информацию — кто-то же видел саму битву? И отправиться в ставку терия Вердена — головы резать.
План был, конечно, совсем пока символический — просто черновичок. Но жена, пусть и не настоящая, в кочевую жизнь воина совершенно не вписывалась.
Парни покивали и полезли в убежище. Все сегодня устали, даже волки дрыхли без задних ног.
Ну, ведь не было вариантов с этой девчонкой!
И даже отцу её не вернёшь. Если отец уцелел, ничего хорошего это нам не сулит. Будем ловить и добивать — тут даже рассуждать нечего!
И непонятно, как отнесётся к этому Шасти. Из дома она убежала, но отца, может, и любит. Да и понимает теперь его правоту. Он ей зла не желал, спала бы сейчас в тепле.
Я прислушался: а что если колдун бродит вокруг нашего убежища? Планы вынашивает кошмарные?
Но даже это не могло заставить меня стоять на посту — устал я как Бобка. Это ж надо было самому себе такое развлечение учинить с бабами!
Женат. И курить нечего. Надо хоть у шаманки потом спросить, что за дрянь она курит. Не табак, запах я не узнал, но хоть в руках подержать?
В общем, сел я у входа в убежище, загородив его собственной спиной — пусть колдун об меня хотя бы споткнётся. И стал слушать: как цикады орут, как козодой кричит. Ну и уснул.
Так и спал на часах, пока вдруг не поднялось солнце, а над головой не захлопали крылья.
Я подскочил, но никого не увидел. И только потом вспомнил про чудачество местной природы со звуками.
Сейчас ещё чудней стало — скальная ловушка изменилась из-за обрушившегося козырька, и теперь крылья летящих сюда волков хлопали словно бы прямо над головой.
Разбуженные непривычным звуком, барсы повыскакивали из убежища — сонные, помятые.
— Наши летят, — сказал Истэчи и зевнул. — Вроде много сильно летят. Хорошо. Но далеко. Теперь дальше слышно.
Он первым сориентировался в изменившемся акустическом эффекте.
— Верно, дозорные сообщили Ичину, что тут ночью творилось, — подумав, кивнул Ойгон. — На помощь летят. Нас спасать.
Он достал из-за голенища костяной гребешок и стал аккуратно расчёсываться.
Молодёжь до такого не снизошла: глаза продрали, а дальше — и так сойдёт.
Истэчи пошёл с бурдюком к ручью, Темир вытащил из убежища мешок с сушёным мясом и завздыхал — свеженины хотелось. И каши горячей.
Он озвучил, я кивнул.
Брат больше не дулся на меня, остыл. И это было хорошо, что не только взрывной он оказался, но и отходчивый.
Мы вместе добыли из тайника котёл, установили его на камнях и пошли за дровами. Однако разжечь огонь не успели — в небе показались волчьи всадники.
Их было два десятка — все «здоровые» силы, что у нас остались. Все остальные — кто ранен, кто без волка, кто недоучка как Истэчи.
Ичин, наверно, решил, что колдун разделал нас под орех и косточки наши варит. Кузькину мать ему прилетел показать. А тут — одно пепелище.
Мы с братом взяли по жёсткой сушёной полосе мяса и поспешили к сожжённому лагерю, где один за другим опускались крылатые волки с всадниками на спинах.
Вернее, Темир поспешил. А за ним и остальные потянулись.
А я сначала заглянул в убежище и убедился, что Шасти всё ещё крепко спит. Попоил Бурку с ладони, сунул ему в пасть полоску мяса и понёсся догонять братьев и приятеля.
Ичин был сегодня как-то особенно мрачен. Стоял посреди сгоревшего лагеря, оглядывался хмурясь. Казалось, что брови его срослись в одну тёмную полосу.
Барсы бродили по гари, разбирали остатки сгоревших аилов. Ремонтировать здесь было нечего, только ждать, пока ливень смоет всю грязь, а потом отстраивать заново.
Вот только нужен ли кому-то лагерь в этой уютной долинке, если колдуны терия Вердена летают сюда, словно домой?
Настроение у меня испортилось. Вроде я кругом был прав — как говорил, так и вышло. А вроде… и виноват оказался.
Нет бы, что-то хорошее предсказать, да? Были времена, когда гонца, принёсшего дурную весть, казнили…
Ичин, заметив нас, двинулся навстречу.
— Что тут произошло? — спросил он Ойгона, как самого старшего.
Брат начал рассказывать.
Запнулся — он-то большую часть сражения в убежище просидел. Посмотрел на Темира, который красноречием сроду не отличался, на болтуна Истэчи.
Кивнул на меня:
— Пусть Гэсар рассказывает.
Я не стал спорить. Рассказал и про трёх драконов, и про колдуна, и про девчонку. Только про меч при всех говорить ничего не стал. Про то, что колдуны знают о нём и ищут.
Это я расскажу Ичину наедине.
Шаман слушал внимательно. Задал пару вопросов про воинов и оружие. Покивал. Ну и пошли мы все вместе к обвалу — посмотреть, остался там кто живой?
Ночью я даже представить себе не мог, какая огромная куча камней получится, настоящая гора, и совсем даже не маленькая. А что если и тут призрачный медведь мне помог?
— Ни хрена себе! — радостно объявил Истэчи.
Новая фраза ему очень нравилась, и он совал её и в дело, и без. Всё-таки русский матерный — самый простой для изучения язык.
Я кивнул. Похоже, колдуна в живые мы записали зря. Уцелеть тут никто бы не смог. Разве что призрак? Неупокоенная душа?
Нужно будет расспросить Шасти, как в этом мире положено умирать колдунам. Вдруг обряд какой-нибудь нужен, а то будет теперь его призрак по горам лазить и пугать путников?
Хвост дракона мы, побродив вокруг, всё же нашли — он одиноко торчал из-под камней. Маленький такой кончик, с полметра.
Кажется, это был хвост большого дракона — больно уж толстый. Значит, молодой зверь
