еще не случилось. Ждали, чтобы показать мне, отразить их для меня, чтобы я умилился, получил удовольствие, просматривая прожитое и пройденное, – и вышел потом из пустого зала, чтобы жить дальше. Чтобы дальше копить.

«Чем будет наполняться пустота, если я останусь на этом уровне? Путешествием по Холлу? Вкусными напитками, мягкими диванами, юношами, девушками, случайно оказавшимися рядом? Проспектами, мелодорожками, зеркальными стенами и движущимися лестницами. Чем еще? Чем?» – думал я, и настроение мое портилось, и я брал новый стакан, вливал в себя новый коктейль, и становилось легче.

«Нет, за одно то, что здесь есть такое питье, эту Башню можно любить», – успокаивался я.

– Ребят, ну а в чем наша миссия? – неожиданно спросил Инкерман, а ведь страх почти отступил. Ну зачем он?

– Ты знаешь, – сухо ответил я. – Все мы знаем: донести лампу.

– Ой, ну опять вы об этом, – прервала Евпатория. – Не будьте такими занудами. Давайте не будем об этом.

Я посмотрел на нее, потом на Инкермана, а затем сказал то, чего, наверное, и сам от себя не ожидал:

– Она права. – И отвернулся. Пытался сосредоточиться на проспекте, на его суете, на людях, колесистах, вспыхивающих картинках с предложением зайти в очередное зазеркалье или все тот же Супермассивный холл. Но это не получалось, и я понял: пора заканчивать.

– Надо сначала заселиться, – сказал я, вставая. – А потом и будем думать о миссии.

– Это верно, – поддержала Керчь и зевнула. – Я хочу уединения.

– Со своей длинной лампой? – ухмыльнулся Инкер. Девушка смерила его полным негодования взглядом, но промолчала.

Признаюсь, мне очень хотелось побыть одному, и я поражался этому дивному чувству – ведь внизу так тянуло к друзьям. Но я убеждал себя: это пройдет, просто нам всем нужен отдых.

Мы не знали, куда идти, и уже по привычке ждали, что сама Башня подскажет нам верный путь, выведет. Обошли не один проспект, свернули в нескольких углах, изучили все указатели, но, кроме зеркальных залов, по-прежнему не находили ничего. Заглядывали и в них: в одном обнаружили странную одежду – футболки и бесформенные шорты с тремя длинными белыми полосками, деревянные лакированные палки, уплотненные в основании, женскую обувь диковинных форм – квадратную и даже треугольную, высотой с белое колесо… Всем, кроме Тори, было скучно в этих залах – у нас в Севастополе было три или четыре вида обуви, но всем хватало, и никто не искал, не выдумывал чего-то еще. Заложенное природой безразличие к выбору там, где он, в принципе, и не нужен, сохранилось во всех нас, и даже – пусть и меньше, чем в других, – в Евпатории. Она уже не выражала бурной радости и быстро теряла ко всему интерес.

– Где здесь заселиться? – приставал Инкерман к местным жителям. – За-се-лить-ся, – повторял он по слогам, словно считая их неразумными. Но резиденты лишь разводили руками. Только один, похожий на пережившего, глухой и морщинистый человек, заставив Инкермана долго повторять вопрос, выдавил из себя многозначительную фразу:

– Каждый выбирает по себе.

– Тьфу ты, – разозлился Инкерман и плюнул себе под ноги. Это было совсем некрасиво.

Сложно представить, что нас ждало – уставших, измотанных, – не обрати мы внимания на кое-что необычное – даже по меркам Башни.

Возле движущейся лестницы мы увидели девушку, не похожую на остальных. Она была низкого роста, в очках и шляпке. Перед ней стоял маленький раскладной стол, на котором мы увидели вязаные варежки, фигурки котов, птиц и загадочных существ из пластилина, спичек, бумаги, странных блестящих материалов. Фигурки выглядели смешно, и я вначале даже не понял, зачем эта девушка выставила их здесь на всеобщее обозрение. Мы подошли. На столе, между двух фигурок, стоял маленький держатель бумаги, на белом листе было написано только одно слово: «Надежда». «Имя», – догадался я.

– И как в это играть, Надежда? – спросил я простодушно.

– Играть? – Улыбка исчезла с лица девушки, она смотрела на меня недоверчиво. – Вы всерьез думаете, что с такими вещами играют?

Я выбрал кота с самыми длинными усами и повертел его в руке.

– А что с ними делают? – поинтересовался я.

– То, что вы видите, – это самые серьезные вещи, – насупилась Надежда и оглядела моих друзей. – Надеюсь, вы это понимаете?

– Не совсем, – осторожно ответила Фе. – Но мы вам верим.

– Если верите, то должны обязательно взять себе что-то с моего стола. – Надежда снова улыбнулась, но коротко и сдержанно.

Я смутился и осторожно поставил кота обратно, между маленьким, размером с наперсток, валенком и мягким тряпичным сердечком.

– Это, конечно, симпатично, но нам ничего не нужно.

– Так быть не может, – уверенно ответила девушка.

– Но это так, – настаивал я. – У нас другая проблема, нам нужно…

– Вам нужно соблюдать правила Башни, в которой имеете честь находиться, – сказала Надежда, поправляя большие очки. – В частности, нашего уровня.

– И Супермассивного холла? – зачем-то спросил я.

– Мы не Супермассивный холл. Понимаете, Холл – это своеобразная выставка достижений развлекательного хозяйства уровня. А мы – я имею в виду коллег и идейных братьев – находимся на обочине. Так повелось от основания Башни, с той поры, как нам не нашлось места в Большом Холле. Но именно это положение и способствует нашему особому статусу – благотворщики.

– Кто? Благотворщики?

– Верно, – кивнула девушка.

– И что дает ваш особый статус?

– Он дает главное: нам все должны, – сказала Надежда, и очки ее сверкнули.

– Но позвольте, – возмутилась Феодосия. – Мне кажется, мы ничего не должны вам.

– Ошибаетесь. Благотворчество в Башне основано на том, что я изображаю занятость, создавая этих котов, эти пятиконечники, эти цветочки… Ну и все, что здесь лежит. А вы своими действиями имитируете востребованность: интересуетесь, восторгаетесь, цокаете языками, желаете мне удачи, благополучия и любви. Таким образом, мы оба благотворщики: участие делает нам честь и придает значимости. Что на этом уровне Башни немаловажно.

– Ну что за мелочность! – воскликнула Тори, бросив осуждающий взгляд на Феодосию. – Конечно, мы возьмем, да хоть все возьмем! И восхитимся! Я, например, восхищаюсь. Смотри, какие длинные усы! А хвост! Ну, посмотри, Фиолент, тебе что, не нравится?

Инкерман слегка хлопнул ее по руке, и Тори поставила котика на место.

– Вы хотите, чтобы мы это купили? – спросил он.

– Какие же вы все-таки непонятливые, – вздохнула девушка. – Недавно из Севастополя, да? Как хорошо, что я родилась уже здесь и никогда не видела ваш город! Я хочу, – она набрала воздуху и смешно надула щеки, а потом выпалила: – Я хочу, чтобы вы это взяли! На память! Это же Blow Job!

– Что?

– Blow Job, ручная работа! Создавая и передавая ее друг другу, мы благодарим Башню за радость жизни