В день похорон в доме Арсеньевых появился единственный сын Василия Дмитриевича, Аркадий, который по завещанию был основным наследником всего имущества и приехал из-за границы только для того, чтобы вступить во владение.

Он ехал из Венеции с мыслями о том, что есть некая хитрая молодая девица, которая на старости лет окрутила его отца и, безусловно, заставила переписать завещание в ее пользу, а ему, Аркадию, придется наверняка оспаривать завещание в свою пользу, так внушила ему жена Наталья. Он приехал один, оставив жену и сына за границей, намереваясь объясниться с молодой мачехой в неприятных фразах. Но каково же было изумление Аркадия, когда в парадной его встретила юная прелестная особа, в интересном положении, чрезвычайно приветливая с чарующей улыбкой.

Тридцатичетырехлетний Аркадий опешив, не понимал, как может это невинное прекрасное утонченное создание быть тем монстром, которого нарисовала ему в своих речах жена Наталья. Уже после похорон, Аркадий, стоя рядом с молоденькой мачехой на закрытом приеме по случаю кончины отца, постоянно косясь на нее заинтересованным взглядом, понял, что Наталья, естественно, не права. Подтверждение тому он нашел чуть позже, когда адвокат отца зачитал завещание, по которому львиная доля имущества, денег и состояния доставалась ему — единственному сыну. Все особняки, имения, крепостные в количестве двадцати тысяч душ, земельные наделы, завод на Урале были завещаны старым Арсеньевым ему. Аркадий, тут же, успокоился. Лизе же был отписан небольшой особняк в Петербурге на Песочной улице о двадцати комнатах с небольшим садом, три деревни в московской губернии с тысячей крепостных, да усадебный дом стоявший недалеко от этих деревень. Единственное, что не досталось ни Аркадию, ни Лизе это был завод, который находился в Сибири и по совершеннолетию должен был достаться ребенку Лизы. Аркадий, получив более восьмидесяти пяти процентов состояния отца, весьма удовлетворился и после того, как адвокат ушел, галантно заявил:

— Вы можете жить сколько угодно в этом доме милая, Елизавета Андреевна, — сказал он, целуя ручку Лизе. — Мы с Натальей Романовной пока не собираемся в Россию.

— Благодарю вас, Аркадий Васильевич, — ответила Лиза, улыбнувшись младшему Арсеньеву. — Если можно я поживу здесь до родов, а уж после мы с малышом переберемся в наш особняк на Песочной улице.

— Как вам будет угодно, — кивнул Аркадий. — Да, Елизавета Андреевна, хочу попросить вас. Вы не стесняйтесь, пишите мне, если будет нужна моя помощь. Все же отец писал мне, что очень любил вас и, посему, отныне мой долг присматривать за вами и малышом.

— Благодарю вас, — ответила Лиза.

Аркадий уехал уже через неделю, оставив Лизу одну в большой доме на Невском.

После рождения сына, Лиза полностью занялась малышом и находила в этом большое удовольствие. Она, как и обещала Аркадию, переехала в дом, завещанный ей покойным мужем, и была рада, что, в данное время, у нее гораздо меньше слуг и более уютная интимная атмосфера проживания. Свою горничную Матрену она забрала с собой. Немногочисленную семью Матрены, Лиза попросила в подарок у Аркадия Васильевича и после перевезла в Петербург из деревни. Они стали ее дворовыми слугами и быстро прижились на новом месте в столице.

Аркадий Васильевич приезжал в Россию раз в три месяца, проверить дела и непременно навещал молоденькую мачеху. Останавливаясь на неделю другую в Петербурге, Арсеньев часто сопровождал Лизу на рауты и прогулки, на которые она редко сама выезжала. Из газетных новостей Лиза узнавала о продолжающейся военной компанией и воспринимала все новости с войны с душевным переживанием. Потому что два дорогих ее сердцу человека, Петр и Павел, как она знала, до сих пор воевали.

Санкт-Петербург, Нарвская застава,

1814 год, Июль

Петербург ликовал, приветствуя своих героев. Сегодня, жарким солнечным днем Российская империя встречала свои войска из заграничного годового похода. Пыльные дороги большей части Европы были пройдены нашими воинами и обагрены их кровью. Почти полтора года русская армия освободителей гнала наполеоновские войска на окраину евразийского континента пока в марте этого года в ходе кровопролитных боев за Париж, столица Франции не была взята союзными войсками. Чуть позже, шестого апреля император Бонапарт отрекся от престола и в мае был подписан Парижский мирный договор. И вот, теперь, после долгого наступления и окончательной победы над узурпатором, наши войска с триумфом возвращались на родину.

В честь приближения русских войск на Нарвской заставе при въезде в Петербург, вблизи Обводного канала были возведены триумфальные ворота. Сооруженные из дерева и алебастра, с колесницей богини Славы и скульптурами римских воинов, они были построены всего за месяц. По обеим сторонам от арки, были расположены трибуны для высоких гостей, изысканной публики и оркестров. Простой народ, который так же пришел встречать возвращающуюся домой русскую армию толпился с обеих сторон дороги и громкими криками и взлетающими шапками приветствовал, проходящих победителей, которые очистили нашу землю от вражеских полчищ злобного корсиканца. Конники и пешие, рядовые и генералы, раненые и устоявшие невредимыми в многочисленных боях, русские солдаты и офицеры проходили под триумфальной аркой. Затем, они следовали через восторженные возгласы зрителей-дворян, стоявших на высоких трибунах, и далее шли под гром приветствий толп народа, растянувшегося на несколько верст по дороге. Среди въехавших в город были разные виды войск — артиллерия, кавалерия, пехота, казаки и другие подразделения русской армии.

Корнилов во главе своего эскадрона, проскакал арку, направляясь за казачьим полком Родионова. Трибуны были наполнены разряженной ликующей публикой. Светлые легкие платья женщин, штатские и военные мундиры мужчин, улыбающиеся радостные лица, наполняли душу Павла тихим умиротворением, оттого, что их миссия, наконец, завершена и они вернулись домой. Почти месяц назад его полк покинул Париж. После многодневной дороги, вымотанные и уставшие, в этот миг гусары его эскадрона втайне улыбались в густые усы, скрывая свое воодушевление от публики.

Непрестанные переезды в течение последних двух лет, бои и сражения, дороги, города и деревни по которым помотала его судьба, не давая передохнуть, дали Павлу забыться от трагичных воспоминаний начала войны 1812 года и, нынче, он вновь обрел нужные силы и душевное спокойствие. Еще в Париже, весной этого года, когда они штурмом взяли столицу Франции, а затем, ожидая дальнейших приказов начальства, почти два месяца провели в казармах на окраине города в покое и безделии, он ощутил, что образ зеленоглазой сирены, которая так подло поступила с ним, все же, хоть и медленно, но исчезает из его воспоминаний. Правда, еще часто в мыслях молодого человека появлялось ее сладкое имя, но Павел, незамедлительно, гнал эти воспоминания от себя, зная, как они разрушительны для его души.

Однажды, этой весной, от скуки гуляя со своими гусарами по Булонскому лесу в Париже, Корнилов познакомился с прелестной темноволосой баронессой Лозиньяк. Молодая вдова, прехорошенькая и ветреная, легкая и смешливая, Ирен сразу же привлекла внимание Корнилова. Плотские позывы, которые он так долго сдерживал, не находя достойных претенденток для удовлетворения своих порывов, взбудоражили его кровь. Той весной, русские воины воспринимались француженками непобедимыми, удалыми, храбрыми и жутко притягательными. Наперебой все дворянки и знатные особы Парижа хвастались тем, что они имеют любовную связь с тем или иным из русских офицеров, которых по весне очень много находилось в столице Франции. Ирен не стала исключением. Сразу же отметив заинтересованный взор широкоплечего видного Корнилова, она начала атаку на него. Павел так же чувствуя к этой прелестной женщине плотское влечение, сдался на ее призывы и уже через неделю знакомства переехал из казармы в ее небольшой особняк на площади Конкорд.