придется снова звонить в штаб-квартиру, чтобы сообщить, что я не возвращаюсь в Эфиопию. Это разбивает мне сердце, Матиас, правда. Прошлой ночью я вспоминала Наоми и две бессонные ночи с ней. Надеюсь, что девочка, которой мы вдвоем помогли появиться на свет, скоро обретет дом.

Я тебя люблю. I love you. Ich liebe dich. T’estim (это означает „я люблю тебя“ на майорканском; я подумала о том, чтобы добавить новую колонку для майорканских слов в наш блокнот „Молескин“).

Твоя Марина».

И она составила список полутора десятка наиболее употребительных слов на трех языках.

Реестр недвижимости Майорки находился в старом квартале Пальмы. Урсула ездила в город раз в неделю, чтобы встретиться с группой немецких пенсионеров в кафе книжного магазина на площади Санта-Магдалена. Заведением управлял немец-пенсионер из Мюнхена. Марина и Урсула сели на автобус до площади Испании, а оттуда прошли по улочкам Старого города, пока не добрались до книжного магазина-кафе. К удивлению Марины, в витрине висела двухметровая афиша с фотографией гораздо более молодой Урсулы, положившей руки на книгу с заголовком по-немецки: «Последние дни с тобой», а ниже – «Продан 1 000 000 копий».

– Ну вот, я велела этому придурку убрать постер из витрины, а он – ноль внимания. Наверно, считает, что мне нравится, мать его. А ведь уже пятнадцать лет прошло с тех пор, как вышел мой роман, – пробормотала она.

– Так ты – писательница, – удивилась Марина.

– Была, была, моя дорогая… в прошлом. А теперь – нет. Я не опубликовала ни строчки почти за пятнадцать лет. Мое время как писателя умерло. Однако им не надоело напоминать мне, что я умела это делать, – добавила она с горькой улыбкой. – Ну да ладно, а вот чиновники мэрии роняют свои пишущие ручки ровно в пять часов. Поторапливайся. Первая дверь направо, потом прямо и вниз. Увидимся позже, – сказала она, проходя через дверь и ворча по-немецки на соотечественника своего возраста, который встречал ее с распростертыми объятиями.

Марина удалилась, размышляя о нахальной и в то же время милой бабушке, жившей по соседству. Как прошла ее жизнь? В автобусе она вкратце рассказала, что много лет преподавала в университете, но не обмолвилась ни словом о своем писательском таланте. Марина вспомнила немецкое название романа: «Letzen Tagen mit dir» – «Последние дни с тобой». Она не совсем уверена, что перевела правильно, надо будет заглянуть в словарь.

Марина вошла в здание Реестра недвижимости. Дородный охранник с застывшим выражением лица, в униформе коричневых оттенков и нелепом оранжевом жилете, попросил предъявить удостоверение личности и поинтересовался целью визита. Убедившись, что стоявшая перед ним женщина соответствует фотографии на документе, он потребовал пройти через металлоискатель и направил на второй этаж. Она поднялась по ступеням лестницы.

Там сидела за компьютером невзрачная госслужащая. В кабинете больше никого не было. Марина подошла к чиновнице.

– Возьмите талон, пожалуйста, – потребовала она, не взглянув на посетительницу и не отрываясь от клавиатуры.

Марина оглядела пустую комнату: бессмысленно, очереди нет, но повиновалась. Она подошла к современному электронному устройству и нажала кнопку. Аппарат отрыгнул билет под номером 1. Она села в нескольких метрах от служащей, которая по-прежнему была погружена в недра своего компьютера (в третий раз меняя свой профиль на сайте www.solterosdemasdemasdemasdecuarenta.com[28]). Чиновница нажала кнопку, и комнату огласил пронзительный звуковой сигнал, а над ее головой загорелась красная табличка с цифрой 1. Марина приблизилась к столу.

– Чем могу вам помочь?

Марина объяснила свое дело и передала документы, удостоверяющие, что имущество, информацию о котором она запросила, принадлежит ей. Экономя слова, чиновница попросила заполнить заявление, в котором нужно в письменной форме подробно изложить формальный запрос относительно желаемой информации. Марина выполнила требование.

– Через месяц вы получите по почте историю поместья.

– В течение месяца?

– Через месяц-полтора. Всего хорошего, – попрощалась она, снова уставившись в экран компьютера.

Марина вежливо попрощалась и вышла тем же путем, что и вошла. Сонный охранник все еще дежурил, сидя в кресле и потягивая кофе. В знак прощания лишь взглянул на нее. Да, серость, серость, тут все выглядело серым, даже сотрудники.

Урсула ждала ее в восемь на площади Испании. Так что оставалась еще пара часов, и Марина медленно шагала по Старому городу Пальмы в поисках Морского собора. А дойдя, взглянула на небо, как и каждое Рождество, когда ходила петь рождественские гимны со своими одноклассницами из Сан-Каэтано. И так с шести до четырнадцати лет, каждое 20 декабря, она участвовала в школьном праздновании. Марина вошла в собор. Ей он всегда казался местом ошеломляющим… Она осторожно ступала по красной ковровой дорожке, ведущей к алтарю, вспоминая притихший ряд школьниц Сан-Каэтано. И вдруг увидела себя шестилетней, возбужденно и взволнованно приветствующей отца на первом своем выступлении со школьным хором. Куда бы она ни отправилась на этом острове, ее всегда одолевают такие горько-сладкие воспоминания.

Она дошагала до часовни и увидела то, чего никак не ожидала и что мгновенно показалось ей удивительно красивым. Этот угол не являлся частью собора в годы ее детства, она хорошо его помнила. Промелькнула мысль, что произведение искусства было плодом ее воображения, но нет… Казалось, стены покрыла огромная волна глины. Волна земли, в которой виднелись глубины Средиземного моря ее детства, засушливая африканская пустыня ее зрелости, пшеница, превращенная в муку в последние дни. «Море, пустыня и хлеб». Странное ощущение, которое скульптура вызвала у нее всего за несколько секунд созерцания. Ей захотелось присесть и молча полюбоваться. Да, удивительно красиво. Марине показалось, будто ее жизнь материализовалась в сказочном уголке собора Пальмы. Она ничего не знала ни об искусстве, ни о скульптуре, ни о живописи. Наверняка критики великодушно и красноречиво описывали произведение, нахваливая его, но Марина могла только твердить про себя: «Какое же красивое место» – и восхищаться руками ваятеля.

Она не верила ни в Бога, ни в церковь; тем не менее майорканский скульптор Микель Барселó сумел нежно обернуть ее в некое глиняное одеяло, созданное его руками в этом месте поклонения. Ведóмая ваятелем, она скользила взглядом по трещинам в глине, поднимавшимся к самому потолку собора. Они настойчиво напомнили о растрескавшейся поверхности Афарской пустыни, где Марина собственными руками впервые укачивала Наоми.

Допотопная пишущая машинка «Ундервуд» и устаревший проигрыватель сдвинуты на край дубового стола в углу комнаты. По всей ширине стены – полки из кедрового дерева, на которых теснятся сотни потрепанных книг и виниловые пластинки. Паркет в прожилках медового цвета частично покрыт