– Как хорошо, что вы пришли, Каталина. Будьте как дома, заходите, пожалуйста.

– Лучше зови меня Кати, и тебе станет известно имя половины жительниц Майорки. Тут половину женщин зовут Каталиной, а половину мужиков – Томеу. Мы, майорканцы, не слишком оригинальны в выборе имен, – сказала она, вытирая запотевшие очки широкой черной юбкой, закрывавшей колени. Помнится, ты сказала, что понимаешь по-майоркански, так ведь?

– Да, понимаю… Но давно не была на острове. Может, какие-то слова не знаю и буду просить вас переводить их для меня. Не беспокойтесь, можете разговаривать со мной на майорканском.

– А мне полезно практиковать испанский… мы будем смешивать языки.

Каталина вошла в пекарню не спеша, как это делала всю свою жизнь. Она внесла плетеную корзину, из которой брала закваску, хранившуюся у нее дома. Взглянула на разбросанные по полу мешки с мукой. Хватит, чтобы обеспечить город на всю зиму. И потянулась к фартуку, висевшему по соседству с мешками. Вопросительно посмотрела на новую владелицу пекарни: надо получить разрешение, ведь все это теперь не принадлежит Марии-Долорес.

– Кати, ты можешь делать все, что считаешь нужным.

Каталина вымыла руки и велела Ньебле не входить в помещение.

Надела фартук.

– Как странно быть здесь без Лолы, – пробормотала она.

– Вы звали ее Лолой?

– Марии-Долорес не нравилось ее имя. Ни Долорес, ни Доло… Она считала его похожим на Марию Агонию или Марию Мучение… Да, в Вальдемосе с детства мы все звали ее Лолой.

Каталина взяла фартук своей подруги Лолы и секунду смотрела на него задумчиво.

– Я уже растрезвонила, что ищу подмастерья пекаря. А сегодня испеку только сто буханок.

– Я готова помогать тебе, пока ищешь помощника, – заявила Марина.

Каталина удивленно взглянула на нее.

– Возьмешься месить тесто?

– Конечно. В детстве я научилась печь хлеб у бабушки. Тогда мы в основном играли, но может, я что-то запомнила.

Каталина выжидающе смотрела на новую владелицу.

– Что ж, – сказала она недоверчиво, а потом: – Ладно, ладно, давай, – и протянула фартук Лолы.

Марина накинула его на шею и завязала за спиной. Каталина надела шапочку, которую извлекла из корзины, а Марина собрала волосы в косу.

– Ну, тебе известно: подходит только наша местная мука, вода, и ни соли, ни сахара… нужно оставить тесто на всю ночь, пока оно не удвоится в объеме. А для сегодняшнего хлеба – сухие дрожжи, и дадим им побродить полтора часа.

Каталина открыла дверцу печи. Она оказалась глубокой, сводчатой, около трех метров в длину и менее метра в высоту.

– Можешь принести мне дров? – попросила Каталина, указывая на связки дубовых, сосновых поленьев и миндальных веток, лежащих на полу.

Марина подняла часть из них и вручила ей. Каталина сначала уложила в печь миндальные и сосновые ветки, а сверху – дубовые поленья. Достала из корзины спичечный коробок, чиркнула спичкой и бросила ее в печку. Миндальные ветки вспыхнули сразу, затем загорелся и дуб. Пламя медленно поднималось и достигло вершины свода. Марина смотрела как зачарованная. Было что-то волшебное в глубокой старинной дровяной печи. Нечто магическое для Марины, наблюдавшей ее впервые, но абсолютно будничное для тех, кто всю жизнь трудился у столетнего сооружения.

Каталина плотно закрыла печную дверцу.

Затем развязала мешок и, посыпая мукой деревянный стол, принялась рассказывать, как они с Марией-Долорес проработали вместе почти пятьдесят лет. Летом выпекали триста буханок темного хлеба, а зимой – шестьсот. По выходным – традиционный сладкий торт из картофеля и салат «Тремпó»…[26] Каталина продолжала рассказывать о поставщиках, которые появлялись два раза в год. Слушая, Марина вспомнила, что Габриэль говорил ей о лимонном кексе с маком, всячески нахваливая его и описывая вкус этой сладости… Однако Каталина даже не упомянула такое изделие.

Муку, воду, предварительно забродившее тесто и дрожжи засыпали в старый, медленно вращающийся тестомеситель.

– В пекарнях Пальмы теперь продают миксеры, которые замесят тебе тесто всего за пять минут. Нынче все делается на скорую руку, потому-то и получается не так, как надо. У того хлеба нет вкуса, который должен быть. А когда делаешь помаленьку, все выходит намного лучше.

– Ты уже объявила поселку, что пекарня снова открывается? – полюбопытствовала Марина.

– Еще бы, конечно. Ты не поверишь, но я пришла сюда в запотевших очках, продрогшая от холода, в пять утра, сомневаясь, что продам весь хлеб. Вчера я побывала в баре «Томеу»… Ты его знаешь?

– Тот, что на дороге?

– Да, он самый. Если тебе надо что-то разузнать, дуй прямиком туда. Там сообщат, кто развелся, а кто обанкротился. Узнаешь, кто протянул ноги… В Вальдемосе все близко, рядом: маленький поселок – большой ад… Вчера я заскочила выпить кофейку и поболтать с Хосефой, женой Томеу, так что теперь о пекарне знают все. Не волнуйся, ни одной буханки не останется. Народ здесь скучает, а развлекается сплетнями… О тебе тоже несут всякую чепуху.

– Вот как? И что же говорят?

– Уфф, ну, что ты дочь мультимиллионера, немецкого колбасного фабриканта, и что он купил тебе мельницу просто ради развлечения. Им, конечно, не очень понятно, почему ты так хорошо говоришь по-испански… и откуда ты взялась. А я утверждала, что ничего не знаю. Вот увидишь, весь поселок придет к нам за покупками, во-первых, потому что белый хлеб из супермаркета несъедобен, а во-вторых, потому что они умирают от любопытства, желая узнать, кто же ты такая.

Наконец они извлекли тесто. Каталина взяла скребок и отрезала небольшой кусок. Показала Марине, как нужно бить кулаками, сначала складывая тесто, потом поднимая его над столом на несколько сантиметров и роняя. Повторить надо несколько раз. Вручную они продолжали месить тесто несколько минут, а после его пришлось округлять до тех пор, пока оно не сформировалось в идеальный шар. Каталина нарезала сто кусочков, а Марина разминала их неуклюжими руками. Зато пухлые руки Каталины орудовали быстро и ловко.

Они оставили тесто отдыхать, накрыв хлопчатобумажной тканью.

Открыли печь; температура держалась в промежутке от двухсот пятидесяти до двухсот семидесяти градусов. Сосна, миндаль и дуб превратились в золу и в красные, желтые и оранжевые угли.

Каталина взяла металлическую лопату с длинной ручкой, выгребла золу и тлеющие угли. Другую длинную лопату, но деревянную, посыпала мукой. По указанию пекарши Марина уложила куски теста на деревянные лопаты. Первая партия, вторая, третья, четвертая, пятая…

Через час, когда снова открыли дверцу, запах свежеиспеченного хлеба вырвался наружу и медленно ласкал душу нашей главной героини. Она закрыла глаза и, смакуя, вдохнула аромат. Запах ее детства. Запах родного очага.