Шрифт:
Закладка:
– Такой хлеб – дело рук Лолы, а не моих, – объясняла она всем.
А Марина не упустила из виду эту деталь. Конечно, еще не время расспрашивать, но такой момент наступит. Каждый покупатель, прощаясь, произносил добрые слова об умершей. Они скучали по ней. Говорили, что она была счастливой женщиной и всегда встречала клиентов улыбкой.
День истек. Марина и Каталина с облегчением опустились на плетеные стулья.
– Да, тяжел труд пекаря, – призналась Каталина, взяв металлическую коробку, в которую они складывали вырученные деньги. – Большое тебе спасибо.
– Спасибо вам, – ответила Марина на майорканском языке.
– Пожалуйста, говори мне «ты».
Марина улыбнулась, когда Каталина достала из коробки половину банкнот.
– Это твое, – и протянула их Марине.
– Нет, Кати. Мне ничего не надо.
– Деньги твои, и точка. На Майорке живут честные люди. Ты хорошо потрудилась, вот и заработала. Это твоя часть.
Марина отказывалась, но Каталина положила банкноты ей на колени.
– Что ж, спасибо… Не знаю, как долго я здесь пробуду, Кати. Наверно, несколько недель или месяц. Пока не выясню, почему Мария-Долорес, Лола, о которой я ничего не знаю, оставила мне все это… – она огляделась в поисках нужных слов, – такое волшебное, такое красивое. Если у нее не было родственников, кому подарить наследство, она могла бы пожертвовать его тебе. Ты же была ее подругой.
Кати на секунду опустила глаза.
– Я ничего не знаю. Не знаю, – слишком быстро повторила она, избегая взгляда Марины.
– Попытаюсь уладить кое-что с моей сестрой. Она хочет поскорее продать это.
– Единственное, что я научилась делать в своей жизни, – выпекать хлеб. Всего-навсего, – грустно произнесла Каталина. – Не могу сидеть все время дома у телевизора и дожидаться моих братьев. Ни братьев, ни невесток, ни их детей. К тому же они приходят проведать мою мать, а не меня. Единственный, кто ухаживает за ней десять лет, так это я. А я ведь могла выйти замуж, уехать, но кто из моих восьми братьев постоянно заботился бы о престарелой матери?
Каталина окинула взглядом свою любимую пекарню и собаку Лолы, которая, растянувшись в проходе, казалось, подслушивала их.
– У меня есть сбережения, но их не хватит на покупку всего этого, – продолжила Каталина. – Я могла бы поискать работу в другом селении или в Пальме. Но теперь тесто наловчились замораживать, используют разные современные штучки, и столько рук уже не требуется. Ну а толстую и близорукую бабу вроде меня никто не станет нанимать. Никто.
– Зря ты так, Кати.
– Знаешь, мы с Лолой были холостячками. В поселке над нами посмеивались, говорили, что мы так и останемся старыми девами… А я уже была сыта своими восемью братьями; не хотела иметь детей. Говорю тебе истинную правду, хоть и знаю, что мне никто не верил. Твердили, мол, несчастные холостячки. Когда родители Лолы умерли, она подумывала закрыть пекарню. Но мы решили попробовать сохранить ее вдвоем. Было это, кажется, в начале восьмидесятых, а в то время женщины должны были сидеть дома с детьми. И вдруг две дамы начали самостоятельно зарабатывать деньги. На нас смотрели очень косо, ты же знаешь…
Марина чувствовала гордость Каталины в каждом слове. Майорканка гордилась, что вместе со своей подругой сумела «поднять» небольшой бизнес, и в то же время жалела, что потом вынужденно оставила любимую профессию.
– Так что благодаря этой пекарне мы прославились на весь мир.
Марина улыбнулась.
– Да не смейся ты. Я вовсе не преувеличиваю. О нас написали во всех путеводителях, а еще нам показывали японский журнал с нашими фотографиями и все такое.
– Неужели?
– Конечно, так оно и было. Появился тут журналист, не говоривший ни слова ни на майорканском, ни по-испански, а только по-японски… и целый день нас фотографировал, кланялся и благодарил: «Аригатó, аригатó».
Каталина умолкла и перевела взгляд на рабочий стол. Марина заметила в ее глазах ностальгию по тем временам, когда подруги умело здесь вкалывали.
– Не исключено, что ты сможешь поработать тут, хотя дом и выставлен на продажу. Не могу твердо обещать, Кати, но я постараюсь.
Каталина вздохнула и встала со стула.
– Мне пора домой, готовить еду для мамы. Правда, я ее предупредила, что сегодня вернусь позже, но ты не представляешь ее поведение, когда она голодна. Большое спасибо, красотка. Извини за вчерашний день. У меня всегда был малость скверный характер. Ну да ладно, до завтра.
Каталина подошла к двери. Марина не сводила с нее глаз.
– Кати!
Она обернулась.
– Бабушка научила меня выпечке лимонного хлеба с маком. Я знаю, как он готовится. Хочешь, попробую испечь?
Не ответив, Каталина покинула пекарню.
Марина осторожно сняла кнопки с бумажного листка с рецептом лимонного кекса с маком, висевшего на стене. Сложила и сунула в карман джинсов. Взяла связку ключей, висевшую у входа. Вышла из пекарни и отправилась на мельницу. Она ее еще не осматривала, поэтому провела там целый час, очищая запыленные мельничные механизмы. Перебрала пустые мешки, поломанные деревянные стулья и битую посуду. Но ничего не обнаружила. Прислонившись к круглой стене мельницы и созерцая полный беспорядок и запустение помещения, она поняла, что либо Лола была очень неряшливой женщиной, либо кто-то основательно порылся в ее вещах.
– Говорил же я тебе, что у той панамской девки шикарные сиськи, но дело это нечистое, – буркнул Курро, повернувшись к Армандо, возле ресторана, куда они и их жены отправились отведать паэлью с омаром.
Армандо жадно затянулся сигаретой – красным «Мальборо», – которую держал в губах, поднимая воротник пальто. Казалось, проклятая зима не закончится никогда. Он выпустил облачко дыма, с ненавистью вспомнив свою латиноамериканскую любовницу, которая соблазнила его и выудила все, что смогла.
– Я действую себе во вред. Компания «Джей Си & Бэйкер» зарабатывает миллионы на делах вроде того, что ты мне всучил, – продолжил нотариус. – Но мы проиграем в суде. Мой тебе совет: гораздо лучше договориться, заключить плохое соглашение с твоей свояченицей, чем ввязываться в драку с адвокатами. Наследство может оказаться на публичных торгах, и тебе известно, что потом бывает.
