Как уже отмечалось, русские сказки в отличие от западноевропейских подчеркивают не доброту Ивана-царевича, а смелость. При этом сказка резко противопоставляет отношение старших сыновей к отцу отношению младшего. В одном варианте старшие братья не знают — «не то отцову, не то свою голову жалеть», а младший решает: «Для отца поеду голову рубить»[296]. Такое отношение младшего сына к больному отцу напоминает заботу Иванушки-дурачка о покойном отце в сказке о Сивке-Бурке: и то и другое выражает связь младшего сына с патриархальной семьей.

В русских вариантах сюжета о живой воде встречается интересный вставной эпизод о том, как старшие братья попадают к «демонической» девице Дуне или «Ирине-мягкой перине», которая сбрасывает их в погреб, а младший брат освобождает старших. Этот эпизод подчеркивает благородство младшего, его заботу о семейных интересах, контрастирующие с эгоизмом и предательством старших братьев.

В дальнейшем этот сюжет в русских вариантах мало отличается от сюжета западноевропейских: Иван-царевич, которого Баба-яга и ее сестры научили, как достать живую воду, обычно получает от них волшебного коня[297]. Мотив добывания коня иногда соединяется с мотивом добывания палицы и приобретает «эпические» черты. В саду у Царь-девицы (Елены Прекрасной, Белой Лебеди-Захарьевны и т. п.) Иван-царевич находит живую воду и молодильные яблоки. Дальше рассказывается о предательстве братьев. Они убивают или сбрасывают в звериное логово Ивана-царевича и забирают живую воду, но героя воскрешает птица, конь или чудесный старик. Царь наказывает старших сыновей.

В русском фольклоре очень популярен сюжет о трех царствах (по каталогу Андреева — № 301): царевну или царицу похищает Вихрь (Ворон Воронович, Кощей Бессмертный), герой ищет ее в медном, серебряном и золотом царствах, борется со змеем, Кощеем и т. п. и освобождает царевну. Спутники героя сбрасывают его в яму, забирают царевну и чудесные предметы и приписывают себе его подвиг; герой спасается с помощью чудесной птицы и возвращает себе похищенное спутниками.

В русской сказке о трех царствах герой может быть чудесного происхождения, но чаще это младший сын Иван-царевич. Если сказка включает мотив братьев, она по композиции уподобляется сказке о поисках живой воды для больного отца. Братья отправляются в этом случае на поиски не царевен, а матери (реже — сестры), похищенной Вихрем (Змеем, Кощеем). При этом нарушается традиционный принцип «троичности»: герой спасает из царства Змея мать и как бы заодно трех прекрасных девушек, одна из которых становится его невестой.

О похищении матери обычно рассказывается в начале сказки, во вводном эпизоде, где ярко выступает мотив братьев, а о царевнах — только когда герой добирается до трех царств. Средняя часть сказки («сказочное ядро») более консервативна, поэтому и сохраняются традиционные три царевны.

Образ младшего брата — спасителя отца (551 по Аарне) или матери (301 по Аарне) — соответствует представлению русской сказки о младшем сыне как хранителе патриархальной морали.

Младший сын (в вариантах — дурачок) — также герой сказки о царевне-лягушке (по каталогу Андреева — 402), русских вариантов сказки о коте в сапогах (445) и летучем корабле (613), а иногда — о борьбе с Бабой-ягой.

* * *

Итак, национальные фольклорные формы сказочной идеализации младшего необычайно многообразны.

При обзоре сказочного юниората были рассмотрены не только народные сказки, но и мифы и легенды, генеалогические сказания, сохранившиеся в устной и письменной традиции и имеющие свою эстетическую специфику.

В некоторых примитивных мифах мотив младшего мог возникнуть как дополнение к мотиву «маленького» героя, чудесного карлика, в котором с момента рождения обнаруживаются магические силы и мудрость. Он иногда мыслится как «возвращенец» — предок, возродившийся для новой жизни, и наделяется чертами культурного героя. Такой герой-карлик (часто — один из братьев-близнецов) очень популярен в фольклоре негров банту. Иногда он изображается как младший в меланезийских мифах о Тагаро-Мбити. Такое развитие «маленького» в «младшего», возможно, связано с тенденцией к минорату у меланезийцев. Эта гипотеза подтверждается отсутствием подобного мотива в фольклоре народов, не знавших минората. Возможно также, что такую эволюцию претерпел и образ полинезийского Мауи, мудрость которого подчеркивается юным возрастом. Образ Мауи, несомненно, испытал влияние сказки и сказочной идеализации младшего брата.

В ряде мифов и особенно генеалогических легенд мотив младшего мог возникнуть как отражение миноратного порядка — там, где этот порядок существовал в более или менее определенном виде (особенно если он относился к наследованию жреческой или политической власти). К этой категории смело можно отнести мифы о Зевсе и Кроносе, сказания о родоначальниках племен и сословий Скифе, Дане, Риге, о царях Давиде и Соломоне.

Г. Шютте считает мотив младшего обязательным для генеалогических саг[298]. Но это далеко не всегда подтверждается фактами. Во многих генеалогических сагах о братьях главным персонажем является старший. По-видимому, выбор героя зависел от того, какой порядок наследования существовал у народа в ту или иную эпоху — миноратный или майоратный (следует учесть, что генеалогические сказания не особенно древнего происхождения). Легко допустить и прямое воздействие сказки, но оно не могло быть решающим.

Миф и историческая легенда могут прямо отображать бытовой порядок, например минорат, и сохранять его в традиции. Но когда идеализация младшего проявляется в мифе и предании особенно ярко, когда изображается конфликт между братьями, предательство младшего старшими (индийский миф о Трите, греческий миф о Хризиппе, персидская легенда о Феридуне и т. п.), можно говорить о прямом использовании мифом или сагой сказочной традиции. В ряде случаев то, что мы называем мифом или исторической легендой, есть просто «мифическая», «легендарная» редакция народной волшебной сказки. Классический пример этого представляет библейское сказание об Иосифе Прекрасном, содержащее типичные сказочные мотивы. Зафиксированное в письменном памятнике и связанное с именем легендарного героя, это сказание свидетельствует о популярности в соответствующую эпоху народных сказок, идеализирующих младшего.

Анализ исторически и национально конкретных форм мотива младшего в сказке приводит к следующим выводам:

Идеализация младшего не типична для первобытной сказки, чужда фольклору культурно отсталых народностей, совершенно незнакомых с миноратом (североамериканских индейцев), и тех, которым присущ архаический, стихийный миноратный порядок (меланезийцев, некоторых горных племен Индокитая, палеоазиатов). В волшебной сказке народов, у которых существовал классический материнский род, но не образовалась развитая патриархальная семейная община, центральный герой — обычно бедный сиротка, оказавшийся исторически обездоленным в результате разложения матриархальной общины. Иными словами, архаический минорат не является бытовой основой сказочной идеализации младшего брата, как утверждали сторонники реликтовой теории Лэнг и Мак-Каллок. Существование минората способствовало четкому выражению мотива младшего в сказке,