динамиков, как я понял, находящихся в каждой комнатке. Одна за другой стали открываться двери. Показались моави, взирающие на нас с удивлением. Шекспир еще что-то сказал и повесил трубку на место.

Вскоре мы очутились против толпы в двадцать туземцев.

— Начинай. — Попросил Шекспир.

Я и начал как в прошлый раз со стиха из начальной школы. Напарник делал вид, что переводил мои слова. Прошло десять минут. Я закашлялся, не выдержав темпа. Передышка вызвала не совсем ожидаемую реакцию со стороны обитателей барака. Неожиданно, двое из них бросились на Шекспира. Завязалась драка. Мой напарник оказался неплохим бойцом и самостоятельно справился с ними. Но выбывшим на смену пришли другие. Шерсть летела клочками в разные стороны. Кажется, туземцы только и ждали запинки, чтобы напасть на Шекспира. Четверо накинулись на него со всех сторон и повалили на пол. Мне пришлось встать на защиту напарника, хотя я считал нейтралитет самой выгодной позицией в данном раскладе. Это были совсем не мои разборки.

Я старался действовать аккуратно. Отцеплял агрессора от Шекспира и ставил на ноги. В горячке драки моави сопротивлялись и даже пытались бить меня руками и ногами. С их «бараньим» весом и тонкими конечностями удары получались той же силы, что и у моего Никаса, когда он терял над собой контроль. Ну, может быть чуть сильнее. Я не отвечал, чтобы не напугать их и не настроить против себя. Они ничего не понимали и снова бросались на Шекспира. Тогда мне пришлось взять его на руки и поднять над собой, чтобы моави не дотянулись, а их самих отталкивать ногами.

Бойцы пытались нападать на меня со всех сторон. Я аккуратно отталкивал их от себя ногами, но бесполезно, они вошли в раж. И тогда я крикнул во все горло:

— А ну, твари, угомонитесь! — И поддал хорошего пендаля под зад самому дерзкому.

Туземец подлетел на полметра и грохнулся на пол. Эффект получился шикарный. В бараке повисла тишина, и только тяжелое дыхание агрессивных обитателей нарушало ее.

— Что ты им сказал? — Поинтересовался я у напарника, поставив его на ноги.

— Дело не в том, что я им сказал. Они припомнили мне бегство в лес. Их наказали за то, что они не помешали мне увести людей.

— Как?

— Морили голодом, а нескольким перепало поперек спины дубинкой. — Пояснил Шекспир.

— Жестоко, но ожидаемо. Я не удивлен. И что теперь? Они поверили тебе насчет скорого завершения цикла?

— Нет, конечно.

— И моя персона их не убедила?

— Пока не убедила. Я не обещал тебе, что это будет просто. Примерно так нас будут встречать в каждом бараке, так что следует запастись терпением.

— А ты не мог предположить, сбегая в лес, что подставляешь оставшихся? — Поинтересовался я.

— А ты мог предположить, отправляясь на помощь другу, что окажешься на этой планете? — Вопрос на вопрос ответил Шекспир.

— М-да, уел. Ладно, мое дело маленькое, приобщать к земной стихотворной классике моави. Читать?

— Давай. И спасибо, что заступился, хоть я при этом и не выглядел, как вождь племени. — Поблагодарил меня Шекспир. — Теперь весь лес будет потешаться надо мной.

— Какая ерунда. Будете вспоминать и смеяться, а смех сближает людей.

— Ладно, видно будет, давай, бубни.

Я снова начал читать оборванный стих. Шекспир что-то объяснял своим соплеменникам, изредка прибегая к жестикуляции. Мне было совершенно непонятно, что он пытается им рассказать. Однако реакция моави на наши усилия читалась в их мимике. Они стали прислушиваться. Шекспир повысил голос, как умелый оратор, чтобы усилить эффект внушения. У меня снова начало першить в горле от сухости. Долгие речи не мой конёк. Я покашлял. Шекспир умолк и посмотрел на меня.

— Я попрошу их задавать вопросы, а ты делай вид, что отвечаешь. — Попросил он.

— Как скажешь. — Я пожал плечами. — Переводи мне смысл вопросов, будет интересно узнать, что они думают.

— Хорошо. — Пообещал напарник.

Он протрещал на своем сложном языке и получил сразу несколько реплик в обратную.

— Как я и предполагал, требуют подтверждения существования циклов. Говорят, что это выдумки стариков, пытающихся вернуть их в лес. — Перевел Шекспир общий смысл реплик. — У нас есть одно доказательство этому, твои слова.

— Ясно. Значит так и скажи им, что я ученый, который прибыл для наблюдения регулярного явления, с целью его изучения.

— У нас нет в языке аналога слову «ученый». Скажу, что ты тоже вождь племени, который много знает.

— Говори, что хочешь, только чтобы они скорее поверили, да пойдем в следующий барак.

Шекспир произнес довольно длинную речь, часто указывая рукой в мою сторону. Я кивал головой, словно понимал, о чем они говорят.

— Поверили? — Спросил я, дождавшись продолжительной паузы.

— Думают, сомневаются. Жаль, что завершению цикла не предшествуют никакие яркие события, которыми можно было бы напугать их и заставить поверить мне окончательно.

— Слушай, Шекспир, а тебе сколько лет? — Спросил я, потому что не имел представления о продолжительности здешнего года.

— Зачем тебе? Скоро четыре, а что? — Он посмотрел на меня так, словно я задал вопрос не к месту.

Его ответ на многое открыл мне глаза. Получалось, что продолжительность здешнего года намного превышала продолжительность земного и потому цикл в восемьдесят четыре года по земным меркам являлся огромным. Не имея письменности и соответственно возможности хранить документальные доказательства очередности природных явлений, циклическая катастрофа переходила в разряд легенд, дошедших из глубокой старины. Посчитав Шекспира своим ровесником, навскидку оценил время прошлого цикла в пятьсот-шестьсот лет назад. Поэтому даже люди, построившие здесь заводы, понятия не имели ни о каком цикле. На протяжении последних двух сотен лет, когда началось ее освоение криминальными производствами, погода планеты не давала повода для беспокойства.

— Надо было понять причину неверия. — Ответил я Шекспиру.

— Понял?

— Да. Мне тридцать с небольшим. У вас год длиннее.

— Я знал об этом. Люди рассказывали мне, что мерят свой возраст периодом вращения вокруг звезды какой-то планеты.

— Не какой-то, а той, откуда я родом. Она называется Земля.

— Земля? Я думал это грунт под ногами.

— Земля — это опора, на которой стоит всё человечество.

Из толпы моави отделился представитель и обратился к Шекспиру, бросая на меня мимолетные взгляды. Они разговаривали пару минут, потом он вернулся назад, а Шекспир по-человечески тяжело