– Волосы, – она вдруг поняла, что́ переменилось в его облике. – Ты расчесал волосы.

Злат замер, на его щеках вспыхнул румянец. Он отодвинулся от нее.

– А вот и нет, – пробормотал он, смущенно запустив пятерню в рыжие волосы. Они по-прежнему падали ему на уши, но выглядели намного аккуратнее.

– А вот и да. И еще ты умылся. В прошлый раз ты выглядел как замарашка.

– Ну и что. Ну и умылся, – пробурчал Злат. – Я же не гоблин какой-нибудь. У меня есть гордость. И незачем трезвонить об этом на каждом углу, – он смущенно откашлялся и посмотрел на прялку. – Соломы на этот раз намного больше. А свеча намного короче.

Серильда опустила голову.

– С этим нам не справиться, – сказала она, и слезы вновь выступили у нее на глазах. – Я пыталась скрыться, сбежать. Мы с отцом уехали в другой город. Надеялись спрятаться, чтобы он не нашел меня. Не нужно было этого делать. Я должна была знать, что ничего не выйдет. А теперь… Теперь он воспользуется любым предлогом, чтобы убить меня.

– Эрлкингу не нужен предлог, чтобы убить кого-то, – Злат снова обхватил ее лицо руками. Его ладони были грубыми и мозолистыми, но он бережно откинул прядь волос, прилипшую к ее мокрым от слез щекам.

– Если он еще не убил тебя, это значит, что он хочет использовать твой дар. Значит, нужно превратить солому в золото. И мы можем это сделать.

– Почему он просто не убьет меня? – спросила Серильда. – Ведь если я стану призраком, то останусь здесь навсегда?

– Не уверен, но… думаю, что мертвые не могут использовать тот дар, которым их благословили боги. Тебя же, вроде, Хульда благословил, так?

Серильда снова шмыгнула носом.

– Да, он в это поверил.

Злат кивнул. Затем тяжело сглотнул и, взяв ее за руки, сжал ее пальцы.

– Я помогу тебе, но мне нужно что-нибудь взамен. Нужно плата.

Серильда не поняла его… Плата? Какое значение имеет какая-то плата? Неужели это так важно? Отец, возможно, уже мертв… Она вздрогнула и зажмурилась.

Нет, сейчас об этом думать нельзя. Она должна верить, что отец жив. Нужно только пережить эту ночь, и скоро они снова будут вместе.

– Плата, – повторила она, пытаясь сосредоточиться, но мысли расплывались, как клочья тумана. Что она может предложить в качестве платы? Злат уже получил медальон с портретом – вон он, у него на шее. Еще есть кольцо… но Серильда не хотела его отдавать. Вдруг ее посетила новая мысль, и она с надеждой подняла на него глаза:

– Если ты превратишь эту солому в золото, я расскажу тебе историю.

Злат нахмурился.

– История? – он покачал головой. – Нет, не годится.

– Но почему? Я хорошая рассказчица.

Он недовольно посмотрел на нее.

– После того, как ты была здесь в прошлый раз, я все время пытаюсь выбросить из головы ту ужасную историю, что ты рассказала. Боюсь, еще одной такой я не вынесу.

– Но сегодня я расскажу, что стало с принцем дальше. Возможно, тебе это больше понравится.

Злат вздохнул.

– Мне, конечно, очень интересно, но история не подойдет. Для магии требуется что-то… ценное.

Серильда непонимающе уставилась на него.

– Я ценю твои истории, – поспешно добавил Злат. – Но нет ли у тебя чего-то еще?

Она пожала плечами.

– Возможно, ты мог бы предложить мне помощь бесплатно, просто из благородства?

– Приятно, что ты считаешь меня способным на благородство, но боюсь, что нет, я не смогу. Магия не совершится без платы. Это не мое правило, но оно существует. Тебе придется мне что-нибудь дать.

– Но мне больше нечего предложить.

Злат долго смотрел на нее, словно ожидая, что она наконец скажет правду. Она вздрогнула.

– У меня ничего нет, – повторила она.

Его плечи поникли.

– А мне кажется, у тебя есть кое-что.

И Злат провел большим пальцем по золотой полоске на пальце Серильды.

– Может, это? – спросил он.

От ласкового прикосновения по коже побежали мурашки, в животе будто скрутился тугой узел. Серильда не могла найти точного названия… Хотя, наверное, это было что-то вроде томления.

Однако на смену приятным ощущениям вдруг пришла острая тоска.

– Нет! – ответила Серильда. – Я понимаю, что нравлюсь тебе, но просить моей руки?.. Это очень лестно, но жениться?! Мы едва знакомы…

– Что?.. Жениться? – вырвалось у Злата, и он так отшатнулся от нее, что это было даже оскорбительно.

Серильда, конечно, не собиралась на него обижаться, но все же невольно нахмурилась.

– Я имел в виду кольцо, – сказал он, взмахнув руками.

Серильда хотела притвориться, будто снова не поняла его, но внезапно она почувствовала страшную усталость, а свеча горела так быстро, и еще не было спрядено ни одной золотой нити…

– Ну, конечно, – сухо ответила она. – Но ты его не получишь.

– Почему это? – спросил он с вызовом. – Что-то я сомневаюсь, что тебе его подарила твоя матушка.

Кулаки Серильды сжались сами собой.

– Ты ничего не знаешь о моей матери!

Злат вздрогнул, удивленный внезапной вспышкой.

– Извини… – пробормотал он. – Так оно действительно принадлежало твоей матери?

Серильда посмотрела на кольцо, испытывая большое искушение солгать, лишь бы он больше не спрашивал. Каждый раз, глядя на кольцо, она вспоминала ту ночь – какое воодушевление она тогда испытала, когда спрятала моховиц в погребе и смело врала в лицо самому Эрлкингу. До той ночи Серильда задавалась вопросом, а сможет ли она сравниться храбростью с героями своих историй. Теперь она знала, что может – и кольцо было тому доказательством. Единственным доказательством, которое у нее осталось.

Но пока она смотрела на кольцо, в голову ей пришла другая мысль.

Ее мать.

Она может быть здесь, где-то в этом замке. Вдруг Злат все-таки что-то о ней знает? Однако она не успела додумать эту мысль до конца – Злат снова заговорил.

– Не хочу на тебя давить, но вспомни, что Его Мрачность обещал с тобой сделать, если к утру эта солома не станет золотом.

Серильда насупилась. Затем, скрипнув зубами, сорвала кольцо с пальца и протянула ему. Злат быстро, как сорока, схватил его и сунул в карман.

– Я принимаю твою плату.

– Я даже не сомневалась.

И вокруг них снова запульсировала магия, скрепляя сделку.

Не обращая внимания на ледяной взгляд, которым Серильда смотрела на него, Злат расправил плечи, щелкнул пальцами и сел за прялку. Без лишнего шума он сразу принялся за работу – будто с самого рождения только этим и занимался. Будто для него это было так же легко и естественно, как дышать.