— Вызывали… беременную женщину… — Берия на этом месте удивленно поднял брови. — Довели ее… до ужаса при взгляде… на ваших сотрудников…

— Мне не докладывали, что Людмила Ильинична беременна, — нахмурился он. — Но тем не менее, никто ее в управление не вызывал. Все опросы проводились в вашей квартире.

— Все… равно… Я видел ее… вчера… Она слова сказать… не может… Кха, кха, — от стольких предложений разом в горле пересохло и я закашлялся.

Берия тут же позвал медсестру и та дала мне попить. После этого показала на кувшин, объяснила, как меня поить, чтобы не захлебнулся, и ушла. После этого наш разговор продолжился.

— Я разберусь, как проходил опрос, — пообещал мне мужчина. — Но сейчас я хотел бы узнать, что вы помните о том дне. Если сможете, расскажите, кто был в курсе о вашей поездке. Может, вы делились этими сведениями с кем-то кроме ваших близких и тех, с кем работаете? Озвучьте, пожалуйста, весь список лиц, кто знал о вашем визите в редакцию. По нашим сведениям, покушение на вас было спланированным, и исполнитель знал заранее ваш маршрут и когда вы будете проезжать тот переулок.

Я расслабился и попытался вспомнить, кому говорил о поездке. Может, кто-то рядом был, когда я обсуждал ее с тем же Андреем? Через пять минут я с перерывами озвучил всех, кого вспомнил.

— Значит, — вдруг задумался Берия, — Алексей Михайлович заранее знал?

— Естественно… он же мой водитель… А что?

— Да тут одна мысль пришла, — пробормотал себе под нос Лаврентий Павлович, но озвучивать ничего не стал.

— Телефонисток опросите, — сказал я.

Мне вдруг вспомнилась такая вещь, как «прослушка». Есть ли она уже в этом мире? И если есть, сотрудников этой прослушки опрашивали? Или посчитали их «деталью механизма»? Вон, Берия меня сначала не понял, пришлось объяснить свою мысль. Тот тут же сделал пометку в свой блокнот, и уже потом все же поделился, как идет расследование.

Никак. Вот какой я пока могу сделать вывод. И это… удручает. А заодно наводит наводит на размышления, что нашим безопасникам остро не хватает технических средств. И бронирования машинам тоже побольше не помешало бы. Ах да, еще и ремень безопасности. Если бы он был и я был пристегнут, то не находился сейчас в таком состоянии. Головой я ударился из-за того, что вылетел в боковое окно. Да и то, как летал по салону, все же осталось в памяти. Надо исправлять. По поводу бронирования и ремней безопасности тоже поделился с Лаврентием Павловичем. Авось в следующей машине он появится.

Михалыча было жалко. Хороший мужик и погиб ни за что. Из-за меня. Но сил для самобичевания не было. Даже горевать особо не получалось. Вскоре после ухода Берии меня снова сморил сон. Организм требовал отдыха даже от обычного разговора.

* * *

Лаврентий быстрым шагом шел по госпиталю, а в голове у него все еще был только что произошедший разговор. Особенно та его часть, где он узнал о беременности жены Огнева. Как это могло пройти мимо него? Да, он не соврал Сергею, что Людмилу только опрашивали. Вот только после того, как товарищ Сталин дал отмашку «действовать жестко», он отправил к ней не кого-нибудь, а самого ценного сотрудника. Специалиста по психологическому воздействию. Прекрасно понимая, что физическими методами выбивать показания с родных Сергея нельзя, Лаврентий тем не менее не отбрасывал вариант, что Огнева могла быть причастна к покушению на мужа. Сколько таких историй он уже видел! Вот и требовалось с одной стороны получить правдивые сведения от нее, а с другой — сделать это максимально «деликатно». То есть — раскачать на эмоции. Но если она была беременна… Как это могло повлиять на ее здоровье? А если предположить самое худшее, что из-за допросов Огнева могла потерять ребенка? Тогда Лаврентий получит врага в лице Сергея. Парень не простит. Единственный вариант в этом случае — спихнуть всю вину на исполнителя. Вот только тот — ценный специалист. Таких под руководством Берии не так чтобы много. По пальцам одной руки можно пересчитать и еще «останется место». Остальные дуболомы. Что же делать?

«Для начала нужно узнать, что там со здоровьем Огневой, — пришел к выводу Лаврентий. — Потом уже исходить из результатов. И товарищу Сталину о ее беременности нужно сказать самому, чтобы тот не от Сергея это узнал. Жаль, что она никак не причастна к покушению. Было бы оправдание действиям Мирона. Но тот заверял, что она не причем. Ладно, сначала — сведения по Огневой, все остальное подождет».

* * *

Следующую неделю я усиленно восстанавливался. Особенно стимулировало меня вновь учиться двигаться невозможность самостоятельно добраться даже до туалета. В первые дни после того, как я пришел в себя, организму это не требовалось. Внутривенное питание не так чтобы давало после себя отходы. А вот только я начал понемногу нормально есть, как потребность сходить в «комнату раздумий» вновь вернулась. Но вот беда, сам я туда попасть не мог. И приходилось делать все под себя. Со стыдом я смотрел тогда на медсестру. Она лишь посмеивалась над моим смущением, но мне от этого было только хуже. Поэтому стимул у меня для самостоятельного передвижения был знатный. И это дало свой результат. Уже через четыре дня после разговора с Берией я наконец-то смог сам добраться до туалета, хоть и под ручку. Помогал мне Дмитрий, ставший вместе с Маратом — вторым ОГПУшником-"сторожем' моим «костылем». Они же развлекали меня разговорами, так как по распоряжению того же Берии никого впускать ко мне было нельзя. Чтобы предотвратить повторную попытку моего устранения.

За это время сам Лаврентий Павлович меня не навещал, зато приходил отец, Борис и мама с Людой снова зашли.

Во второй раз Люда уже была более спокойна, но на себя прежнюю уже не походила. И лишь попросив оставить нас наедине, я смог добиться от нее ответа.

— Я ребенка нашего потеряла, — бесцветным голосом сказала она, заставив по моей спине пройтись табуну мурашек. — Не смогла его сберечь. Не знаю, простишь ли ты меня.

— За что? — с горечью спросил я. — Ты в этом не виновата.

— Нет, виновата, — все тем же голосом сказала она. — Переволновалась. Если бы была спокойнее, ничего бы не случилось.

— Тогда можешь и меня винить. Из-за меня же