Чаевание – любимое занятие всех русских, но для забайкальских казаков оно стало почти ритуальным действием. Они посвящали ему много времени, даже на войне, по воспоминаниям полковника Квитки, рассказывающего об этом с явным неудовольствием: «В 3 часа утра я разбудил казаков. Потягиваясь да позевывая, они стали выводить лошадей на водопой, потом подвесили торбы с зерном, и началось продолжительное чаевание, точно совершалось какое-то священнодействие… <…> я проснулся и разбудил казаков; опять они копались и чаевали бесконечно. <…> Против этой неповоротливости и неспособности забайкальцев к расторопной работе ничего не поделаешь; их чаевание, когда время дорого, может извести самого хладнокровного человека».

Казак любил тайгу, охоту, но также он любил и землю. Он с детства приучался к работе на ней. Для того чтобы засеять поле, надо было вырубить лес, выкорчевать корни, распахать… Как и во всех своих делах, он никогда не начинал работу без того, чтобы вместе с семьей долго и страстно помолиться Богу о даровании хорошего урожая.

Пока казаки напряженно трудились, старики оставались дома, но не бездельничали. Они мастерили носилки, лыжи, сани, грабли, вилы. Обдирали кору с деревьев, из которой изготавливали различные вещи для дома. Варили деготь и смолу. Вместе с женщинами забивали овец. Женщины вялили мясо, сушили сухари, а дети пытались делать метлы и щетки.

Ранее забайкальцы были не слишком расположены к учению: их предки прекрасно жили в невежестве. Но не всегда приятно зависеть от станичного книжника, а главное, самолюбие казака страдало от того, что он не мог сам расписаться и бывал вынужден звать грамотея, чтобы тот сделал это за него… Поэтому в станицах стали постепенно появляться школы, иногда до ближайшей приходилось добираться несколько верст, но казаки быстро оценили преимущества образования: все возвращавшиеся к себе в станицы после действительной службы умели читать и писать. Потом школы построили чуть ли не в каждом городке, каждой станице. После трех лет учебы в станице те, кто мог, а главное, хотел продолжать учебу, посещали учебные заведения более высокой ступени.

Но некоторые старики сохраняли убежденность в том, что тот, кто много учится, перестает верить в Бога и почитать родителей. Так что порой, провожая внука в сельскую школу, дед желал своими глазами увидеть учителя и убедиться, что он не носит длинные волосы (отличительная примета революционеров и нигилистов), а в классе висят икона и портрет государя. Наконец, чтобы уйти с чистым сердцем, он, почти неграмотный, позволял себе, ссылаясь на свой возраст, задавать вопросы этому «ученому», чтобы прозондировать его, испытать его веру в Бога и преданность царю. Если ответы были удовлетворительными, старый казак уходил довольным, потому что для забайкальского казака существовал единственный закон: Бог на небе, царь на земле.

Чаще всего именно старики давали казачатам первые уроки мужества и внушали чувство собственного достоинства и гордость. Именно от деда юный казак узнавал славные страницы истории своего войска. Ветеран заставлял сильнее биться юное сердце и мечтать молодую голову, направляя его воспитание. В адрес подрастающего казака, который заколебался или оробел, звучали осуждающие слова: «Ну вот!.. А еще называется казаком!..»

Самым страшным лишением для забайкальских казаков была невозможность во время войны помыться в бане. Где найти любимое строение на привале? Но при первой же оказии, долгом отдыхе или продолжительной стоянке забайкальские казаки никогда не упускали случая построить из подручных средств примитивную баньку.

В мирное время они каждую субботу отправлялись всей семьей в станичную баню, где сидели часами, потому что в парной беседа затягивалась, атмосфера способствовала воспоминаниям о войнах, особенно после 1905 года… Казак любил парную баню очень горячую, даже обжигающую. А после не было для него большего удовольствия, чем броситься в снег или окатить себя одним или двумя ведрами ледяной воды. По его мнению, это было наилучшим средством прогнать усталость и придать мышцам крепость стали. В высоких печах, где трещали дрова, раскаляли добела большие камни, которые затем клали в ведра с водой, чтобы нагреть ее для стирки. А когда помещение разогревалось, дрова прогорали и печку закрывали, казаки заходили и начинался «кайф», или, по-итальянски, dolce farniente[27].

Стенки печи поливали водой, вызывая тем самым появление пара, и, вооружившись вениками из березовых веток, старые и молодые ложились на полки, устроенные в несколько ярусов, до самого потолка. В белесом мареве тумана они хлестали себя вениками, смоченными в горячей воде. Предварительно облитые тела краснели до степени вареного рака, шло обильное потовыделение.

Для новичка даже несколько секунд в этой атмосфере были невыносимыми, но казаки только поддавали пару. Однако наступал момент, когда и они больше не могли выдерживать. Тогда они выскакивали наружу и прыгали в речку (обычно бани строились на берегах водоемов) или, зимой, бросались в снег. Потом возвращались в баню, но проводили несколько минут в предбаннике, который находился перед парилкой.

Они мылись и отдыхали часами. С детства полюбив парилку и привыкнув к ней, как и многие жители Востока, они не признавали иного способа полностью избавиться от пыли и пота, покрывавших их каждый день, и уверяли, что баня – лекарство от всех хворей, особенно от простудных.

Жена казака занималась всеми делами по дому и в поле работала рядом с мужчиной. Долгими зимними вечерами девушки собирались у одной из соседок, компанию им составляли мотки шерсти и вязальные спицы, потому что зима ждать не будет и каждому нужны теплые носки и другие вещи…

В просторную теплую комнату, в которой на видном месте стояла швейная машинка, заглядывали молодые казаки. Они принаряжались, упрямо носили белые или черные папахи, перепоясывались красивыми ремнями. С их появлением работа девушек замедлялась. Смех, песни, истории, различные игры следовали одна за другой. Некоторые казаки приносили гармонь, и музыка звала к пляске, веселой и быстрой, в которой блистали и девушки и парни. Проигравшие в игре расплачивались поцелуями. Когда наступала пора расходиться, казак провожал до дому ту, которая заставляла сильнее биться его сердце, и, несмотря на мороз и поздний час, еще долго можно было слышать перешептывание молодых пар…

В день Пасхи парни ставили длинные качели, длиной в три аршина и шириной как минимум в один. На них усаживались многочисленные пары, и два сильных казака начинали их раскачивать. Это был случай, под угрозой раскачать сильнее, дальше, вырвать секреты девичьего сердца. Сколько признаний и союзов, рассказывает Попов, родилось в этом пасхальном