И шел я не к тебе лично, а к полетной башне, чтобы узнать, когда ближайшие вылеты к Торгату. Оттуда уже думал лошадью. Но к огромной радости я увидел тебя — это большая удача», — пояснил я и без того очевидное.

«Ты недоговариваешь, Астерий. Пришел ты потому, что тебя привел долг. Ты чувствуешь долг, спасти Иону. Неужели, мне нужно объяснять великому магу такие простые вещи?» — дракон тяжко вздохнул. — «То же касается души. Моя душа, связана с долгом. И твоя связана, даже если ты этого по человеческой наивности не знаешь, это все равно так — таков небесный закон. И душа Ионэль связана. Вот только что-то случилось с ее душой. Теперь все иначе. Все не так, как должно быть. Я не знаю, что это и какие здесь объяснения. Я не понимаю, но просто чувствую это. Еще я чувствую, что уже ничего нельзя изменить. И дело здесь вовсе не в смерти. Смерть часто бывает благом — способом очищения души. Ты сказал о близком Торжестве Холодной Крови — дне, вернее ночи, когда появились изначальные. Калифа дала им вечную жизнь в мертвом теле, но это не благо, а скорее проклятие: для них нет смерти, которая может очистить душу. Поэтому, души их темны. Я не знаю, что случилось с Ионой. Не знаю… Для меня это темная загадка. Я бы мечтал хотя бы изредка видеть ее, слышать ее мысли, но теперь понимаю, что это уже невозможно», — он снова тяжко вздохнул и снова повторил: — «Я уверен, уже ничего нельзя изменить. Сейчас я про Иону. Мы не поможем ей, чтобы ты там себе не думал — от этого большая боль».

«Шет дери! Знаешь, что мне сейчас хочется, Гирхзелл? Дать тебе в морду! И не думай, что мой удар оказался бы для тебя слабым! У меня есть кое-какой опыт…» — не без бравады я продемонстрировал дракону фрагмент из моей еще очень свежей памяти: самый последний миг моей прежней жизни. Именно тот миг, когда от удара моей кинетики зубы Архонтзала превратились в крошево, прежде чем его челюсти раздавили мое тело.

Не думаю, что я слишком рисковал, сказав это и ментально продемонстрировав фрагмент из своего прошлого. У Гирхзелл есть зачатки юмора, быть может даже не зачатки, если говорить о юморе гигантских разумных рептилий, однако то, что я ему показал, повергло крылатого в ступор. Он долго молчал, посапывая и неотрывно глядя на меня черным щелевым зрачком, размер которого вполне соответствовал моему росту. Потом сказал:

«Покажи еще!».

«Даже так⁈ Тебе нравится⁈» — я показал: снова вспомнил тот самый момент и то, что ему предшествовало за несколько минут до моей славной гибели.

«Такого не может быть», — заключил Гирхзелл почти тут же, добавил: — «Таких драконов не существует. Я не глуп, чтобы не понимать это. Уж, поверь, я ни раз общался с дикими во время полета. С другой стороны, это твоя память. Память не может быть фантазией — это разные вещи», — он задумался, теряясь в недоверии к увиденному и одновременно в доводах здравого смысла.

«Ты прав. Это моя память и в этом мире таких драконов не существует. Имя того, у которого высыпались зубы — Архонтзал. Надеюсь, ты понял, что показанное мной было последними мгновениями моей жизни, прежде чем он сожрал меня?», — крылатый гигант моргнул, и я продолжил: — «Тем не менее я по каким-то причинам жив и сейчас общаюсь с тобой. Разгадка проста, мой друг: все это было в прошлой жизни. Одной из многих моих жизней, где был иной мир и иные драконы. Кстати, миры с драконами — явление нечастое, и все они обязательно насыщены магией так полно, как брюхо пьяницы крепким вином. Ты же, Гирхзелл, догадался: я прожил много жизней, прошел через много смертей. Поэтому, не надо рассказывать мне с умным драконьим видом сказки о Времени и Душе — все это я познал на собственном опыте, и сам могу рассказать много сказок и много правды».

Поглядывая в его огромный глаз и видя в нем свое отражение, я продолжил: — «Ты, Гирхзелл, проживший каких-то два века, младенец в сравнении со мной. Теперь понял?» — я дотянулся до его морды и слегка потрепал его за темно-сизую губу, заглядывая ему в пасть. — «При всем этом я не оспариваю твою способность предчувствовать важные события. Этим даром наделены многие твои собратья. А теперь к долгу, о котором ты говорил. С одной стороны, ты рассуждаешь об этом самом долге, а другой пытаешься меня убедить, что Ионе ничем нельзя помочь. Тебе не кажется, что здесь огромное противоречие? Так вот, послушай меня, как старшего товарища: долг, о котором ты столь печально рассуждаешь, существует не для того, чтобы о нем рассуждать, а для того, чтобы его исполнять. Поэтому, я направляюсь в Темные Земли и постараюсь спасти эльфийку, даже если это совершенно невозможно. По крайней мере, когда я это сделаю — сделаю все возможное — тогда у меня не будет болеть та самая душа, о которой ты тоже разглагольствовал. А вот если сидеть на месте и лишь мрачно рассуждать о душе и долге, то эти понятия становятся унылыми философскими категориями, которые скорее вредны, чем полезны. Твою печаль утолит не размышление, а действие. Разумеешь? Это же так просто!».

«Не знаю…» — отозвался он.

Я не могу сказать, что Гирхзелл глуп — без сомнений он умнее большинства людей. Просто у него иной разум. И иногда он говорит то, что кажется глупостью, потому как его мысли движутся иными путями и опираются на иные понятия. Вот сейчас я несколько опешил от его ответа, после моих вполне простых и ясных разъяснений. Пока я собирался сказать ему все то же самое, зайдя, с другой стороны, дракон мысленно произнес:

«Не утруждай себя, Астерий. Сказанное тобой мне ясно, но я его пока не принял — все это надо обдумать. Мне надо несколько дней».

Вот что я должен был ответить этой рептилии? Наверное, должен был в сердцах дать ему в морду — это желание упорно не покидало меня. Но я снисходительно улыбнулся и сказал:

«Совершенно верно, Гирхзелл. Столь важную тему грешно сразу выбросить из головы. Ты обязательно поразмышляй над ней. Но попутно, будь так любезен, соизволь доставить меня в Темные Земли».

«Это бесспорно, мой друг!», — его огромный глаз моргнул и взор его устремился к небу.

Я