– Знаешь, Лидюша, ты почти угадала, – с грустью признался Санин. – Из разговора с этим в общем-то доброжелательным ко мне человеком стало понятно, что Москва для нас пропала, что путь туда для нас заказан навсегда.

– Я уже говорила тебе: твоя беда и твое счастье в том, что ты – неисправимый фантазер и прожектёр.

– А ты, Лидюша, наоборот, слишком легко поддаешься обстоятельствам, так что наш союз – благотворен. Я устроен так, что делаю все от меня зависящее, чтобы воплотить свою фантазию о будущем в жизнь. Еще мама когда-то говорила: убежишь – не убежишь, а побежать надо. Вот если ты все сделал, чтобы убежать, а убежать не удалось, – тогда обстоятельства. Я тяжело примиряюсь с обстоятельствами. Мне часто видится, что я иду по Москве… И хорошо. Без этой навязчивой фантазии, уверен, никогда России не увижу.

* * *

На четвертые сутки пути на «Иль-де-Франс» сложилась небольшая русская компания, к которой присоединился и француз Виктор. Он с грехом пополам говорил по-русски и был влюблен в русскую оперу, ходил на представления Санина и много слышал о нем. В довершение всего похвастался: у него неплохой бас, а в репертуаре – «Эй, ухнем!», песня, которую он спел для Санина и Лидии Стахиевны по-русски, подражая Шаляпину. Как оказалось, Виктор отвечал за традиционный самодеятельный концерт, представляемый обыкновенно вечером накануне прибытия в Нью-Йорк. Его предложение было неожиданным:

– Мсье Санин, от имени капитана прошу вас быть режиссером и ведущим концерта, который мы обыкновенно устраиваем накануне прибытия в Нью-Йорк. Я дам вам список артистов из команды, мы вместе привлечем таланты из пассажиров…

Санин вопросительно посмотрел на жену, а потом с деланным равнодушием отказался:

– Благодарю вас за оказанную честь. Впрочем, вот разве Лидия Стахиевна согласится принять участие в концерте в качестве аккомпаниатора и исполнительницы.

На репетиции отводился всего один день. Но Санина это лишь подстегнуло. Виктор пригласил артистов на сцену театра. Санин сумел их просмотреть и прослушать. «Профессионалов» из команды из-за нехватки времени счел возможным останавливать. Артисты из пассажиров – а таких набралось почти на полконцерта – стеснялись, но Санин заводил их с полуоборота:

– Вы решительны и талантливы, а это уже успех! – говорил он мужчинам. – Итак, пробуем! Лидюша, аккомпанемент! Замечательно, но свободнее, увереннее! Смотрите, как сделаю я!

– Вы красивы и обаятельны, одно ваше появление на сцене уже вызовет аплодисменты, смелее! – уверял он актрис.

И действительно, появление каждого артиста встречалось громкими аплодисментами: Санин рассадил по определенному плану свободную от работы часть команды и дал каждому строгое указание на этот счет. Но клакеры понадобились лишь на раскрутке, а потом концерт пошел как по маслу.

Очень отличились русские. Лидия Стахиевна не только аккомпанировала, но и с успехом спела романс «Я ехала домой».

Выступила и Алла Назимова, исполнив несколько русских романсов на слова великого князя Константина Романова – поэта К.Р. Один из советских инженеров, оказавшийся родом с Украины, сплясал гопака, и, когда вприсядку прошелся по сцене, зал бисировал.

На концерте случился и небольшой инцидент. Готовясь к выходу на сцену, эквилибрист с огнем нечаянно уронил факел. Вспыхнул небольшой пожар. Кто-то бросился тушить, другие застыли словно в оцепенении. Нельзя было допустить паники в зале. Как раз заканчивался последний номер первого отделения, когда со сцены пахнуло дымком. Санин вышел к зрителям и, широко улыбаясь, объявил:

– Пока наш жонглер с факелами готовит реквизит, я, так и быть, сам тряхну стариной и прочту небольшой монолог Фокерата-отца из «Одиноких» Герхарта Гауптмана. Последний раз я играл эту роль в Ялте в девятьсот первом году.

Память не подвела Александра Акимовича. Закончил он под аплодисменты зала, поклонился, зашел за кулисы и увидел, что огонь легко потушен. Он вышел и объявил антракт:

– А после антракта, как я и обещал, – эквилибрист с факелом Жак Маджи!

Но наибольшим успехом пользовался все же Виктор. Когда он пел «Эй, ухнем, еще разик, еще раз!», Санин заставил весь зал подпевать ему. Вызывали их с Лидией Стахиевной три раза.

– Надо же, никогда не думала, что меня это так увлечет и взволнует, – молодая и совсем здоровая Лида смотрела на него. – Спасибо, что подбил меня на это мероприятие.

За кулисы пришел капитан и признался, что столь успешного концерта на корабле не было за всю историю плавания. Вся русская компания была приглашена в капитанские апартаменты отметить успех бокалом бургундского.

В таможенном зале Нью-Йорка артистов узнавали, подходили, пожимали руки, американцы говорили «Гуд джоб, мистер Санин!» («Хорошая работа»). Вся русская компания на прощанье перецеловалась, обменялись телефонами. Назимова взяла с Саниных обещание посетить ее «Хуторок».

Возлюбленный Юлии, Владимир Гринберг, оказался довольно солидным, уверенным в себе человеком. Все страхи Юлии прошли, и она сумела шепнуть Лидии Стахиевне, что для нее снята обставленная квартира на Стэйтен-Айленд, куда они и укатили на личном автомобиле Гринберга.

В большом зале по выходе из таможни пассажиров ожидали толпы встречающих. Некоторые стояли с небольшими плакатами, на которых крупно были написаны фамилии. На одном, который держал в руках довольно полный негр лет сорока, Санин с удивлением увидел и свою.

– Джошуа Робертсон, – назвал себя встречающий, – помощник мистера Джулио. Он просил извиниться, что из-за срочного дела сам не встретил вас, мистер Санин. Где ваш багаж?

Подошли носильщики-негры, заблаговременно нанятые, забрали чемоданы. Новенький «Форд», также с черным водителем, отвез их в гостиницу в Манхэттене. Оказалось, что их номер за первые три дня проживания театр уже оплатил. Прощаясь, Джошуа Робертсон сказал, что Санину даются два дня на отдых после путешествия.

– Да, с американцами можно работать, – удовлетворенно сказал Александр Акимович жене.

Нью-Йорк поразил их воображение. Они и раньше слышали о небоскребах, об огромном количестве машин на широких улицах, но, оказавшись в водовороте снующих туда-сюда автомобилей и вроде бы безучастных к этой суете людей, белых, черных и желтых, стремящихся куда-то лишь по одному им известному плану, трудно было не поддаться легкой панике. В ровный монотонный гул улицы то и дело врывались крики всезнающих мальчишек и солидных продавцов газет, и казалось, что именно они здесь истинные хозяева, именно по их указаниям движется этот грандиозный беспорядок. Но стоило зайти, например, в кафетерий, как ощущения менялись. Громадный зал, сотни людей, а все – и оборудование, и персонал – действуют четко и слаженно. Посетителей здесь сделали частью этого кухонного конвейера: они сами берут понравившиеся им блюда, ставят на поднос и постепенно движутся к кассе. Позже Санин имел возможность убедиться, что на любом производстве здесь, как в театре у хорошего