– Лидия Санина….

– Вы – Лика Мизинова, сердечный друг и муза Чехова. О, я много о вас знаю: без вас он не стал бы великим русским писателем. Нельзя не писать о любви и стать великим. Он вас любил, именно благодаря вам слово «любовь» появилось на страницах его дивных повестей и пьес. Уверен, госпожа Санина, вы не пожалеете о нашем знакомстве. У меня есть к вам очень интересное деловое предложение. Но поначалу позвольте сделать вам комплимент. Мадам, увидев вас, я понял, что вы действительно чеховская женщина – вы красивы, вы умны, но глаза ваши полны скрытой печали. Их не озарило даже любопытство, которое я тщетно пытаюсь в вас разжечь.

Тем временем Катя подошла к пианино, раскрыла ноты и стала листать, заинтересовавшись, видимо, музыкальными пристрастиями хозяйки номера. Гостья оказалась симпатичной русской женщиной лет тридцати с короткой стрижкой. Она была явно смущена тем, что осталась не у дел, и Лидия Стахиевна решила выручить ее.

– Мистер Гудмен, вы не откажетесь от чашечки кофе? – И тут же обратилась к Кате по-русски: – А вы, Катенька, не поможете мне его приготовить?

Оба гостя с готовностью закивали головой в знак того, что идея принимается.

– Тогда мы с Катей оставим вас на несколько минут. Я покажу ей кухню, где у нас что лежит, и сразу же вернусь.

На кухне она показала переводчице, где сахар и кофе.

– Он что, хочет заказать мне мемуары? – спросила Санина тихо.

– Да, вы угадали. Если вы согласитесь, мы будем работать вместе. Будут еще и стенографистка, и профессиональный редактор. Уверена, получится сенсационная книга. Ой, я даже не могу себе представить, что говорю с Ликой Мизиновой. Соглашайтесь, пожалуйста, Лидия Стахиевна!

– Хорошо, – вы здесь колдуйте, а я продолжу беседу с вашим шефом.

Мистер Гудмен уже успел разложить на столе какие-то бумаги, его поза была сама решительность и натиск. И никакого сомнения в успехе.

– Мистер Гудмен, я хочу, чтобы вы вспомнили, кто поселился в этом номере – Александр Акимович Санин с женой Лидией Стахиевной Саниной, не так ли?

– Конечно же, мадам, я знаю.

– Тогда вы должны знать и другое: Лики Мизиновой давно нет!

– Я должен понять это как заведомый отказ от сотрудничества?

– Безусловно!

– Но, мадам, почему? Вы ведь даже не знаете наших условий! Почему, мадам?

Мистер Гудмен был явно расстроен и растерян так, как не терялся уже давно.

– Повторяю, я замужем, мистер Гудмен!

– Простите, мадам, но неужели господин Санин до сих пор не знает о ваших отношениях с Чеховым?

– Мне сказали, что меня хочет видеть джентльмен. Меня обманули? – у Лидии Стахиевны потемнели глаза.

– Тысячу извинений, мадам. Но я бы не хотел, чтобы наша беседа протекала в этом русле. Понимаю, вы щадите чувства господина Санина. Но в издательстве я отвечаю и за перспективные проекты. Я готов вам предложить нечто такое, на что вы попросту не сможете не согласиться. Вы работаете с нами…

Перебить его было невозможно, видимо, таков был стиль ведения деловой беседы у этого джентльмена, и этот напор его никогда, похоже, не подводил.

– Диктуете, вернее, максимально откровенно отвечаете на вопросы одного из наших разработчиков, потом читаете стенограмму, подписываете, и она уходит в самый надежный банковский сейф. В контракте вы оговариваете сроки, когда ваши воспоминания можно публиковать. Все мы смертны, мадам, вы можете оговорить любой срок. Предположим… – Он помолчал, глядя в потолок, затем продолжил: – Предположим, это будет срок в тридцать, пятьдесят лет после нашей с вами смерти. Америка, мадам, страна законопослушная, и никто этого срока нарушить не сможет, а наше издательство – самое надежное в стране, мы верим в свое будущее.

Катя поставила перед ним чашку кофе и тосты:

– Ваш кофе, мистер Гудмен…

Тут только он заметил ее и что-то коротко бросил ей по-английски. Это могло вполне означать: «да не лезьте вы сейчас со своим кофе, черт побери!» Интересно, куда девается пресловутое американское джентльменство, когда в недобрую минуту рядом оказывается зависимый от тебя человек? Катя будто бы и не слышала его реплики и преспокойно расставила чашки на столе. Мистер Гудмен почти механически отхлебнул из своей и продолжал:

– Мы подготовили проект договора, его, конечно, нужно подкорректировать с учетом новых обстоятельств, но сумма, которую мы намерены вам предложить, остается прежней – сто тысяч долларов!

Это был аргумент, который, по его опыту и разумению, уж точно должен был сразить эту непреклонную русскую даму наповал. Мистер Гудмен взял свою чашку и на сей раз с явным удовольствием отхлебнул из нее.

– Так что, мадам, сейчас мы, надеюсь, поладим?

Теперь самым решительным могло быть одно слово:

– Нет!

– Нет?!! Вы так богаты, мадам? Подумайте, от чего вы отказываетесь: вы получаете 100 тысяч долларов за то, что неделю, не больше, предадитесь воспоминаниям о своей юности!

– Извините, мистер Гудмен, но эту ситуацию я раз и навсегда обдумала более двадцати лет назад. Деньги, правда, тогда не фигурировали. Нет и еще раз нет!

Мистер Гудмен наконец поверил в то, что произошло. А поверив, изменился так, что его трудно было узнать: прямо-таки – рыцарь, покоренный красотой и умом прекрасной дамы.

– Нет так нет, мадам Санина! Американцы умеют признавать свое поражение. Вы – замечательная женщина, и скажу прямо: завидую тем мужчинам, которых вы любили. Завидую мистеру Санину. Тем не менее я не буду скрывать своего сожаления о том, что мы не договорились. Поверьте мне, через те же лет пятьдесят о вашем романе с Чеховым, да и обо всех ваших увлечениях, будут писать все кому не лень. И перемывать вам косточки, как говорят русские, придумывая бог знает что! И только потому, что вы постеснялись или по другой причине не захотели рассказать правду. Красивую правду, мадам, как бы она вас ни смущала и ни печалила! Извините меня, пожалуйста, за вторжение, за неуместную настойчивость. И спасибо за прекрасный урок, мадам! Мы покидаем вас с мадам Давыдовой, но я не был бы американцем, если бы у меня не осталась доля надежды. Вот моя визитная карточка, если передумаете, позвоните!

Уже в дверях он еще раз поцеловал Саниной руку, а Катя смущенно и растерянно попросила разрешения поцеловать ее на прощанье. И коротким трогательным поцелуем прикоснулась к ее щеке:

– Лидия Стахиевна, я так рада, что встретилась с вами и увидела, какая вы! Мне кажется, Чехов для вас и сейчас жив. Не правда