на вечер? — весело спросил он, и Хикок, думавший в точности так, протянул Коди свою еще зажженную зажигалку. Коди подался вперед и выпустил дым набитой трубкой. Убедившись, что табак занялся, он откинулся на спинку стула и сказал:

— Я думал, вы рано легли. Видел, как выходили из вагона-ресторана.

— Ну дела. А я вас там и не приметил.

— Вы не смотрели в мою сторону, но я был неподалеку.

Хикок понял, к чему клонит Коди, но не подал виду, затянувшись папиросой.

— Она очень красивая, — сказал Коди.

— Наверное, я выставил себя дураком, глядя на нее. Она вдвое моложе меня.

— Я про вашу жену. Но да, та девушка — красива на диво. Что-то в ней есть, да?

Хикок хмыкнул в знак согласия. Он чувствовал себя школьником, которого застукали за тем, что он заглядывает учительнице под платье.

— Знаете, я свою жену не очень люблю. А вы?

— Я хочу ее полюбить, — неожиданно для себя разоткровенничался Хикок. — А она — что? Мы с ней как два поезда на разных путях — проходим так близко, что из окна в окно рукой подать. Но руки-то не подаем в итоге.

— Бог ты мой, дружище, да вы — поэт!

— Случайно вышло, извините.

— За что извиняетесь? В моей жизни так мало подобной романтики.

— У посла быт поколоритнее будет, чем житье клерка.

— Посол — не более чем клерк, который всегда в разъездах. Может, оно не так и плохо, но я все время думаю, ту ли выбрал стезю.

— Что ж, Коди, вот с этим — солидарен как никогда.

Хикок докурил сигарету и посмотрел в темноту. Мимо проносились фантомы вишневых деревьев, похожие на многоруких великанов, машущих на прощание — незнамо кому.

— Кажется, я ничего не сделал в своей жизни, — сказал Хикок через некоторое время; он не смотрел на Коди, говоря это, всё дивился на деревья в ночи. — Сегодня, когда вы сказали мне о Кастере и Ёсии, я ни капли не опечалился. Удивился слегка, но не скорбел о них. Теперь знаю почему: я им завидую. Не смерти, конечно, но славе. Через сто лет, а может и больше, их будут помнить, а обо мне уже через месяц после кончины никто слова доброго не скажет. Да какой там месяц…

Коди протянул руку и открыл окно, впуская приятный прохладный ветер. Он постучал трубкой по борту вагона снаружи. Искры прянули в ночь светлячками. Оставив окно приоткрытым, Коди спрятал трубку в карман.

— Знаете, — произнес он, — я хотел поехать на Запад во время японских войн: когда японцы пытались вторгнуться в Колорадо ради золота, которое мы там нашли, и из-за того, что мы отобрали у них это место, когда оно было частью Новой Японии. Я был тогда молод… надо было решиться. Я хотел быть солдатом, мог бы стать великим следопытом или охотником на бизонов, если бы моя жизнь тогда сложилась иначе.

— Вам никогда не казалось, что мечты — это наша настоящая жизнь, Коди? Что если в них крепко уверовать, они обретут реальность? Возможно, наши мечты — это поезда, не везущие никуда.

— В смысле?

— Они — наше потенциальное будущее. Будущее, которое не наступило по нашему недосмотру, при этом все еще где-то и как-то существующее.

— Вообще я о таком мало думаю, но мне нравится, как это у вас звучит.

— Вы будете смеяться, если я поделюсь с вами моей мечтой?

— Как я могу? Я ведь только что выдал вам собственную.

— Иногда я мечтаю о том, чтобы стать стрелком. С такими-то глазами, как у меня, что на яркий свет жалуются, — это просто смешно! Но что есть, то есть. Я хотел бы стать одним из длинноволосых ковбоев, как в бульварных романах… или хотя бы как тот реальный парень, Дикий Джек Макколл. Я хотел бы, чтобы некий трус, у которого не хватило духу встретиться со мной лицом к лицу, застрелил бы меня исподтишка в спину… меня устроила бы такая участь. Понимаете, меня бы помнили, совсем как солдат, что бились за Литтл-Бигхорн. Мечта так сильна, что мне нравится верить, будто где-то, в другом мире, со мной все это действительно случилось. Что я — человек, каким хотел бы быть.

— Думаю, я понимаю, о чем вы говорите, дружище. Я даже завидую Морзе с этими его поездами, телеграфами, биением токов… Открытия заставят его жить вечно. Всякий раз, когда по всей стране проносится сообщение и новый поезд пролетает вдоль линии прирученного огня… я вижу, как тысячи людей скандируют его имя. И тогда… я тоже хочу, чтобы моя мечта когда-нибудь стала явью.

Они сидели молча. Затененные ветви вишневых деревьев проносились мимо, иногда впуская в просветы тусклый свет луны и звезд.

Наконец Коди сказал:

— Ладно, я спать. Завтра у меня ранний подъем в Вишневом Наделе. — Открыв крышечку карманных часов на цепочке, он уточнил время. — Меньше четырех часов осталось. Если жена проснется и поймет, что я не в постели, созовет всю королевскую рать.

Когда Коди встал, Хикок произнес:

— Возьмите, вам нужнее, — и протянул ему зажигалку.

Коди улыбнулся.

— Когда свидимся в следующий раз, может, я и собственной разживусь в кои-то веки. — Перед тем как скрыться в проходе между вагонами, он добавил: — С вами приятно общаться.

— Взаимно, — ответил Хикок. — Счастливее я не стал, но чуть менее одиноким — определенно.