руки и ноги

Кит знал слово «банда». Оно обозначало группу крутых ребят, которые переговаривались на собственном тайном языке и занимались тем, что ездили из города в город, чиня там мелкое хулиганство.

Кит, Нико, Леннон и Гарри (натуральная «банда», кому, как не ему, это решать?!) следовали вдоль Мерримака на юг. Идти за рекой было просто: она кое-где виляла, пересекая поля и небольшие городишки, но по большей части шла через лес. Вдоль нее тянулась одна из главных дорог былых дней, надолго пропадая, а потом вновь появляясь из-за поворота, когда этого меньше всего ожидали.

Им попадались прибрежные дома и здания, а местами реку пересекал, связывая восточный и западный берега, широкий мост. Когда они проходили под такими мостами, Кит представлял, как раньше поверху проезжали машины. Правда, сейчас мосты обветшали так, что любой автомобиль, рискнувший въехать на него, оказался бы на дне Мерримака.

Держаться старались поближе к воде и рельсам (которые так и бежали параллельно реке), молча и не сговариваясь придя к пониманию, что других людей с них хватит. А если идешь по дороге, то как бы сам напрашиваешься на компанию.

По пути делились историями и надеждами. Говорили о родителях. О том, как жили, пока не встретились.

Нико поведала, как росла в заколоченном Сельском Доме посреди леса и как у них на чердаке имелся балкончик. Ребенком она сидела на нем и воображала, что их дом посреди леса – это маяк посреди океана.

– Раньше мне казалось, что лучшие истории папа приберегал для посиделок на чердаке, но теперь мне кажется, что чердак сам навевал ему эти сказки.

Киту нравилось, как Нико говорит, он следил, как ее слова мягкими облачками возникают перед лицом и тают, сменяясь другими. Потом он смотрел, как говорит Леннон, как возникают и тают его слова, а потом подумал, что, может быть, бризы возникают из слов, и понял, что тоже хочет о чем-нибудь рассказать.

– До моего рождения моя Дакота практиковала акушерство. Этим забавным словом обозначают помощь другим женщинам в рождении детишек. Так что, выходит, моя Дакота стояла у истоков сотен жизней. Она была моим началом, а еще занималась танцами и бегом до того, как мир померк, и я видел фото, на котором она крутит жезл в старших классах, а еще она любила жестикулировать, когда говорила. Она жила в горном поселении, но, помогая стольким людям родить детей, боялась рожать собственных. Правда, однажды ночью ей во сне явился ангел и велел не бояться, а когда она проснулась, то в руке у нее лежал вот этот ключик… – Он извлек из-под кофты кулон-ключик и показал его остальным. – А потом она забеременела мной и увидела знак, который видела еще до того, как мир померк, и этот знак напомнил ей о Городке, и вот она перебралась в кинотеатр «Близнец рая», где я и родился, а затем жил всю свою жизнь, в главной будке киномеханика на втором этаже. Почти все время моя Дакота проводила в огородике, выращивала овощи, а больше всего она любила помидоры. Я тоже люблю их больше всего, и я очень люблю свою Дакоту. Любил. Мне ее не хватает.

Паузу, которая за этим последовала, Кит прочувствовал всю, до капли. «Я перегнул палку, и они больше не хотят дружить со мной. Так и знал, что злоупотреблю их расположением».

Нико протянула ему руку.

– Милое имя – Дакота.

Кит пожал ей руку, все еще держась за ключик и как бы замыкая этим круг.

– Нико?

– Что, Кит?

– Зачем ты ставишь отметки на руке?

Кит и прежде замечал эти отметки, просто не хотел лезть не в свое дело. Но теперь, держа Нико за меченую руку, посчитал этот вопрос своевременным.

– Видишь, их уже пять? – сказала она. – Когда их будет восемь, мне надо быть в Манчестере.

– Почему так?

Нико улыбнулась, однако Кит пожалел, что спросил.

– Папа поручил мне кое-что найти. И для этого мне нужно быть в определенном месте в определенное время определенного дня.

– Можно помочь тебе искать?

– На это я и рассчитывала.

– Твоя мама умерла? – спросил Кит и сразу пожалел об этом. – Прости.

– Ничего страшного. Да, она умерла.

Где-то чирикнула птица, судя по голосу, вьюрок, и Кит сказал:

– Моя мама тоже умерла. – Он опустил взгляд на ноги. Они были такие маленькие, и Киту захотелось, чтобы это были крылья. – Вот о ком я говорил. Она называла меня своим Китом, а я ее – своей Дакотой, потому что мы принадлежали друг другу.

Но, как ни печально, его ноги оставались ногами, не предназначенными для полетов, и тогда Кит просто отпустил в воздух мысли и посмотрел, как они порхают, как цветут, становясь ветром, перелетают с места на место, мягко касаясь всех маленьких забытых вещей мира, говорят им: я вижу тебя.

– Если не захочешь отвечать, я не обижусь, – сказала Нико, – но можно спросить, как она умерла? Это было недавно?

Киту захотелось влезть на дерево да так там и остаться.

– Да, это было недавно. И я не знаю как.

– Она обильно потела? – тихо спросил позади голос Леннона. – Сильно кашляла?

– Да, – ответил Кит.

– Сбивалась с толку, бормотала? Видела то, чего нет?

«Я вижу вас, сучок и маленький Слонек. Вижу тебя, прекрасный пурпурный цветочек».

– Да, – сказал Кит.

– Так же было с Джин и Зейди, – признался Леннон.

Когда Нико принялась делиться теорией отца о том, что мушиный грипп есть у всех, просто в ком-то он пока еще дремлет, ее словесные цветы внезапно перестали казаться чудесными.