Шрифт:
Закладка:
Такая позиция резко контрастировала с позицией подручного Окуму, Говарда Имбри. Для Имбри панафриканизм и неприсоединение были примерно тем же, что и коммунизм. Говоря об Организации Объединенных Наций и В. К. Кришне Меноне, который был послом Индии в ООН в 1952-1962 годах и был близок к Неру, Имбри заявил: "Мы действительно ненавидели их". Затем он кисло добавил, что Менон "придерживался антиколониальных взглядов. Поэтому я уверен, что он и Кваме Нкрума очень хорошо ладили".
Окуму умер во многом разочарованным человеком. "Я не только дорожил миром, - говорил он, - но и вынашивал идею создания Института мира. Этому не суждено было случиться, но я не расставался с мечтой". Когда в начале двадцатых годов он стал сотрудничать с ЦРУ, он считал, что это позволит ему осуществить свою мечту. Но у ЦРУ были другие идеи. Окуму пришлось заплатить огромную цену за свое участие, он оказался во власти требований агентства. Когда Джейкобс спросил его, как долго он служил агентству, он сначала сказал, что с 1960 по 1988 год. Но потом добавил: "Все продолжается. Они всегда могут вернуться. Может быть, через черный ход, чтобы сдать в аренду без вашего ведома. Они не говорят вам, что я посылаю такого-то и такого-то. Вам может позвонить американский друг и сказать, что хочет с вами поговорить".
ЦРУ всегда было рядом. "Когда ты в ЦРУ, - говорил Окуму Джейкобсу, - ты в ЦРУ, ты не останавливаешься. Именно в это время ты наиболее полезен для них, поэтому они будут висеть у тебя на хвосте каждые пять минут. Можете считать, что они были у меня под кроватью. Американцы были повсюду".
Часть 5. Независимость Ча-ча-ча
Глава 14. Отважные победители
Примерно в то же время, когда Говард Имбри прибыл в Бельгийское Конго, Джозеф Кабаселе и группа "Африканский джаз" приехали домой из Европы. Вместе с ними приехал бельгийский джазовый барабанщик Шарль Эно, который был принят в группу. Он был поражен огромным энтузиазмом, с которым группа встретила возвращение домой. Они переправились через реку из Браззавиля, где приземлился их рейс из Парижа, в Леопольдвиль. Затем, к изумлению Эно, он увидел, что "нас ждали машины. И мы объехали весь Леопольдвиль, о-ля-ля! Современный город и старый город. Люди кричали, бросали в нас цветы. Это было безумие. Это было безумие. Это было почти как президентский кортеж. Это было невероятно. И гудки, и шум. Шум, как будто шла какая-то большая свадьба".
Песня Кабаселе "Indépendance Cha Cha", которую он сочинил в Брюсселе в честь соглашения, достигнутого на Круглом столе, "казалось, нахлынула волнами из каждого проигрывателя и звуковой системы в городе".
Кабаселе, который поддерживал Лумумбу, возил его по городу в своем большом белом кабриолете. Но, как и другие конголезские музыканты, он предпочитал не принимать ничью сторону в текстах своих песен. Вместо этого они славили приближение независимости и призывали к единству.
За несколько недель до выборов различные политические партии представили общественности своих кандидатов в новый состав Палаты депутатов. MNC-L была одной из немногих партий, которая не причисляла себя к какой-либо одной этнической группе, а вела кампанию на платформе национального единства; такого же подхода придерживалась и Партия солидарной Африки (PSA), возглавляемая Антуаном Гизенгой. Однако большинство политических партий были связаны с местными интересами, как, например, "Абако" Касавубу.
Нкрума призвал Лумумбу уделить первостепенное внимание необходимости единства. Он считал, что женщины могут сыграть важную роль в этом процессе, объединив людей. Поэтому он попросил мадам Андре Блуэн, политическую активистку и феминистку из Конго-Браззавиля, отправиться в Бельгийское Конго, чтобы "обратиться с призывом к женщинам Африки - помочь объединить мужчин, отбросив старые распри между народами".
Блуэн, дочь молодой женщины из племени банзири и французского бизнесмена, в 1920-х годах была помещена в римско-католический приют в Браззавиле. Монахини плохо обращались с ней, считая ее межрасовое происхождение грехом. Став взрослой, она с трудом смогла определить себя. "Я не белая, не черная, - сказала она наконец, - я африканка".
После провозглашения независимости Гвинеи в 1958 году она переехала туда жить, пытаясь поддержать новое государство, которое справлялось с трудностями, вызванными гневным уходом Франции. Там она познакомилась с Кваме Нкрумой через Секу Туре, президента Гвинеи. Блуэн и Нкрума быстро прониклись глубоким восхищением друг к другу. Благодаря дружбе с Нкрумой и Туре, Блуэн была представлена в Конакри Антуану Гизенге, который только что вернулся в Африку после визита в Москву, Берлин, Бонн и Париж.
Гизенга был рукоположен в католические священники в 1947 году и управлял приходом в своем родном регионе Квилу, но затем оставил священство. Немногословный человек, он не обладал харизмой и популярностью Лумумбы, но многие конголезцы уважали его за острое чувство справедливости и честность. Он обычно носил темные очки, что придавало ему зловещий вид для тех, у кого были причины его недолюбливать - в том числе и для Говарда Имбри. "Гизенга, - пренебрежительно сказал Имбри, - в самом начале был... как бы это сказать, марионеткой Советов. Они нашли его и обнаружили, что у него есть сторонники. У него были сторонники на северо-востоке Конго среди своих соплеменников. Я забыл, какого они были племени. Но, во всяком случае, он смог собрать собственную армию. Он сразу стал тем, кто нам не нравился".
Как человек спокойный и официальный, а также твердый и надежный - "железный человек" - Гизенга произвел благоприятное впечатление на Андре Блуэн. А она, в свою очередь, произвела благоприятное впечатление на него. В своих мемуарах 2011 года "Ma Vie et Mes Luttes" - "Моя жизнь и моя борьба" - Гизенга вспоминал, что его поразило, что эта "мать троих детей, старшему из которых было уже 20, а младшему - 4 года, по-прежнему горячо желала служить делу Африки рядом с прогрессивными лидерами". К тому времени Блуэн было почти сорок, она была старше и Гизенги, и Лумумбы, которым было около тридцати.
Как и Нкрума, Гизенга очень хотел, чтобы мадам Блуэн отправилась в Конго, и,
