покое. После ее непринужденной шутки все решили, что она в полном порядке, поэтому она смогла на время уклониться от беседы и прокрутить в голове прошлый вечер, словно фильм. Ей удалось выпроводить Шона из комнаты, и он записал название кафе. Анджела заявила, что ей нужен час, чтобы успокоиться и распаковать вещи. Но в результате она не сделала ни того ни другого: ее одежда осталась в чемодане, а беспокойство усилилось. Она нервно поглядывала на дорожные часы и недоумевала, почему отослала прочь заплаканного брата. Ей все равно придется поговорить с ним. Почему она не ушла вместе с Шоном из этой унылой комнаты, чтобы пройтись по любой из живописных площадей по соседству?

В итоге они оказались на Пьяцца Навона. Площадь окружали рестораны, а в центре толпились торговцы и фокусники, как будто проходил карнавал. Анджела подумала, что никто, кроме О’Хары, не испытывал здесь ни тревог, ни забот.

Они сели и заказали по крошечной чашечке кофе. Шон окончательно пришел в себя.

– Давай я расскажу тебе о моей семье, – начал он.

Анджела слушала. Она узнала о Сюе и о том, как брат познакомился с будущей женой почти сразу по приезде в Японию, куда их направили после изгнания из Китая. Анджела узнала о трехлетнем Денисе, самом смышленом ребенке на свете, а также о полуторагодовалой Лаки, чудесной малышке, от чьей красоты щиплет глаза. Она узнала о том, как семья Шона жила в Японии в доме брата Сюи, о том, что они делали на удивительной вилле в Остии, и о том, как Шон и Сюя обвенчаются в Риме после завершения процедуры лишения сана. Шон говорил как одержимый. Он всегда блистал как оратор, однако дома у него не было конкурентов. Шон учился в семинарии, работал в миссии и являлся служителем Господа, который имел больше прав рассказывать истории и требовать внимания к себе, чем тот, кто знал истории получше. Анджела слушала. Ничего не изменилось, кроме содержания. Брат был уверен в своей аудитории, не сомневаясь, что Анджела рада узнать подробности появления на свет Лаки, чьи роды нелегко дались Сюе. Шон был убежден, что сестра так же, как и он, интересуется тонкостями процесса лишения сана и отношениями бывшего священника с Конгрегацией по делам духовенства.

Раз или два Анджела пыталась перебить брата, но он вскидывал руку в привычном жесте священника, который на первый взгляд вежливо просит разрешения продолжить, но на самом деле категорично заявляет, что будет говорить дальше.

Шон не планировал возвращаться в Остию сегодня вечером. Путь неблизкий, он приедет слишком поздно. Шон останется в Риме. Сюя убедила его в том, что это менее утомительно, ведь утром он наверняка захочет снова поговорить с Анджелой. Слушая монолог брата, Анджела благодарила судьбу за то, что Шон решил остаться в Риме. Было очевидно, что сегодня она не сможет вставить ни слова, поэтому ей понадобится утро, чтобы указать брату на обстоятельства, которые портят картину будущего, столь радужную в его описании. Но где же он остановится на ночлег? Шон то и дело упоминал о нехватке денег и необходимости принимать в расчет стоимость проезда. Однако с местом для ночлега у Шона проблем не было. Его друг, английский священник, преподавал в Английском колледже, сказал, что там всегда найдется кровать для Шона. Это неподалеку.

Шон говорил о знакомых священниках, о бывших священниках, а также о духе перемен, вопрошаний и сомнений, витавшем в современной церкви. Он был готов говорить об этом вечно. Анджела кивала и издавала необходимые для поддержания беседы звуки, однако ее мысли беспорядочно метались. Разговор с братом напоминал переписку с ним: Шон игнорировал все замечания сестры, словно она не пыталась донести до него собственные мысли, просьбы или слова. Анджела написала, что встретится с ним лицом к лицу, чтобы объяснить: он никогда не сможет вернуться в Каслбей с японкой или другой женой и двумя детьми – ни до окончания процедуры лишения сана, ни после. Похоже, Шон проигнорировал основную часть письма и принял к сведению только первую фразу о том, что сестра приезжает в Рим, чтобы повидаться с ним.

Анджела понадеялась, что перемена места изменит направление беседы, и предложила перекусить. Шон заколебался. Анджела сказала, что с радостью оплатит ужин. Шон согласился. Оказывается, он чувствовал себя виноватым, если тратил что-то на себя, а не на Сюю с детьми. Перемена места не помогла. Шон сделал заказ на безупречном итальянском, не забыв про минеральную воду и вино. Он сообщил сестре, что научился готовить спагетти тридцатью четырьмя разными способами и каждый вечер делает дома салат – обычно из листьев, которые срывает в саду. Ведь есть можно все, что угодно, например листья цветов. «Ты знала об этом, Анджела?»

Этого Анджела не знала, но вскоре узнала много подобных вещей. Теперь она могла отправиться на Ирландское радио и выступить экспертом в программе «Информация обо всем». На площади зажигались огни, играли музыканты, а люди вокруг наслаждались прекрасным римским вечером.

Анджела достала из сумочки лист бумаги, написала четыре слова и протянула список брату.

– Что это? – спросил Шон, удивляясь и даже слегка веселясь.

– Это повестка на утро. Когда мы встретимся снова при свете дня. Я хочу обсудить темы, которые здесь перечислены, и ничего больше.

Анджела мило улыбнулась, вынула пачку огромных итальянских банкнот разного достоинства и жестом попросила счет.

Шон прочел вслух:

– «Лицемерие и предательство. Семья и общество». Что это, Анджела? Это напоминает название проповеди. Или заголовок брошюры Католического общества истины.

Анджела по-прежнему держалась уверенно и выглядела расслабленной.

– Поговорим об этом завтра, хорошо? Мы провели прекрасный вечер. Сейчас уже поздно начинать об этом.

Шон искренне не понимал сестру. Он ни капельки не притворялся.

– Да, конечно, как скажешь. Мы приглашаем тебя в гости к нам в Остию, – примирительно сообщил брат.

Анджела вздрогнула. На ее плечах и спине медленно выступил пот. Мысль о встрече с японкой, которая делит постель с ее братом-священником, и двумя их детьми внушала страх.

– После свадьбы Эмер. Не раньше следующего вторника.

Анджела была непреклонна.

Шон расстроился:

– Мы думали, ты приедешь на Пасху.

– Завтра я иду на празднование Страстной недели и хочу провести выходные с друзьями. Потом приеду в Остию.

«Если это окажется невыносимым, – подумала она, – притворюсь больной. Скажу, что поднялась температура».

Шон сник:

– Я думал, что…

– Все решено.

– Нет, я не об этом. Я думал, что ты пригласишь нас на свадьбу. На свадьбу Эмер.

Анджела ошеломленно уставилась на брата.

– Я встречался с Эмер, помнишь? Я познакомился с ней, когда ты жила в Дублине. А потом она приезжала на папины похороны.

– Да, она знает, что ты священник.

– Но ты же наверняка сказала ей?

Шон не верил своим ушам.

Голову Анджелы