Причём оттуда означает не другое место, а другой способ познания, новое сознание. И мы начнём смотреть не отсюда, а оттуда, если будем рассматривать явление не как отдельный феномен, а вместе со всеми перекрещивающимися в нём цепями явлений.

ГЛАВА XIV

Нам кажется, что мы что-то видим и что-то понимаем. Но в сущности всё, происходящее кругом нас, мы ощущаем необыкновенно смутно — как улитка смутно ощущает солнечный свет, дождь, темноту.

Иногда мы смутно чувствуем в предметах разницу, зависящую от их функций, т. е. их реальную разницу.

Раз я переезжал на лодке через Неву с один моим приятелем А., с которым мне и раньше и после приходилось вести много разговоров на темы, затрагиваемые в этой книге. Мы что-то говорили, и около крепости оба замолчали, смотря на стены и думая, вероятно, приблизительно одно и то же: «… тут же и фабричные трубы!..» — сказал А. Из-за крепости действительно высовывались какие-то кирпичные с закоптелым верхом трубы.

И когда он это сказал, я вдруг с необыкновенной яркостью, точно толчком или электрическим ударом, ощутил разницу фабричных труб и тюремных стен. Я ощутил разницу самих кирпичей. И мне показалось, что А. тоже ощутил это.

Потом как-то в разговоре с А. я вспомнил этот эпизод, и он сказал мне, что не только тогда, а постоянно ощущает эту разницу и глубоко уверен в её реальности. «Только позитивизм уверил себя, что камень есть камень и больше ничего, — сказал он. — Но какая-нибудь простая женщина или ребёнок прекрасно знают, что камень из стены церкви или камень из стены тюрьмы — это две разные вещи».

И вот мне кажется, что, рассматривая данное явление в связи со всеми цепями последовательностей, звеном которых оно является, мы увидим, что субъективное ощущение разницы двух физически одинаковых предметов, которое мы часто считаем только художественным образом, метафорой, и реальность которого мы отрицаем — вполне реально; мы увидим, что эти предметы действительно различны, так же как различны свеча и монета, кажущиеся одинаковыми кружками (движущимися линиями) в двумерном мире плоских существ. Мы увидим тогда, что предметы одинаковые по материалу, из которого они состоят, но различные по своим функциям, действительно различны, и что различие идёт настолько глубоко, что делает разным, физически как будто одинаковый, материал. Бывают разные камни, разное дерево, разное железо, разная бумага. Никакая химия не уловит этой разницы, но она есть, и есть люди, которые её чувствуют и понимают.

Мачта корабля, виселица, крест в степи на перекрёстке дорог — могут быть сделаны из одинакового дерева. Но в действительности это разные предметы из разного материала. То, что мы видим, осязаем, исследуем — это только «кружки на плоскости» от монеты и свечи. Это только тени реальных вещей, сущность которых заключается в их функции. Тени матроса, палача и подвижника могут быть совершенно одинаковы — по теням их не различишь, точно так же как химическим исследованием не различишь дерева мачты, виселицы и креста. Но это разные люди и разные предметы — равны и одинаковы только тени.

И если мы возьмём людей, как мы из знаем: матроса, палача и подвижника — людей, которые кажутся нам одинаковыми и равными, и рассмотрим их с точки зрения их различных функций, то мы увидим, что в сущности они совершенно различны и между ними нет даже ничего общего. Это — разные существа, разных категорий, разных плоскостей мира, между которыми нет никаких мостков, никаких переходов. Эти люди кажутся нам одинаковыми и равными, потому что мы вообще видим только тени реальных фактов. В действительности «души» этих людей совершенно различны. И различны не по качеству, не по величине, не по «возрасту», как теперь любят говорить, а различны по самой природе, по происхождению и по цели существования, как могут быть различны предметы совершенно разных категорий.

И когда мы начинаем понимать это, общее понятие человек должно будет сильно измениться у нас.

И такое отношение повторяется при наблюдении всех феноменов. Мачта, виселица и крест — это вещи настолько различных категорий, атомы настолько различных тел (которые мы знаем по их функциям), что ни о какой одинаковости [их] не может быть даже речи. Наше несчастье в том, что мы химический состав считаем наиболее реальным признаком тела. Между тем реальные признаки нужно искать в функциях вещи. Если бы у нас явилась возможность расширить и углубить наш взгляд на цепи последовательностей, звеньями которых являются наши действия и поступки; если бы мы научились брать их не только в узком значении по отношению к жизни человека, к своей жизни, но в широком космическом значении; если бы нам удалось найти и установить связь простых явлений нашей жизни с жизнью космоса, то, несомненно, в самых «простых» явлениях для нас открылось бы бесконечно много нового и неожиданного.

Мы можем таким образом узнать, например, нечто совершенно новое о простых физических явлениях, которые привыкли считать естественными и объяснёнными и о которых привыкли думать, что что-то знаем о них. И вдруг мы можем узнать, что ничего не знаем, что всё, что мы до сих пор знали о них, это только неправильный вывод из неправильных предположений. Нам может раскрыться нечто бесконечно большое и неизмеримо важное в таких явлениях, как расширение и сокращение тел, электрические явления, теплота, свет, звук, движение планет, наступление дня и ночи, смена времён года, гроза, зарницы и пр., и пр. Вообще для нас вдруг могут объясниться самым неожиданным образом свойства явлений, которые мы привыкли принимать как данные, как не заключающие в себе ничего сверх того, что мы в них видим.

Постоянность, длительность, периодичность, непериодичность явлений может получить для нас совершенно новый смысл и значение. Новое и неожиданное может открыться нам в переходе одних явлений в другие. Рождение, смерть, жизнь человека, его отношения с другими людьми, любовь, вражда, симпатии, антипатии, желания, страсти — вдруг могут осветиться совершенно новым светом. Нам очень трудно сейчас представить себе природу этого нового, которое мы можем почувствовать в старых вещах; и очень трудно будет уяснить себе её, когда мы начнём её чувствовать. Но в сущности только наша неспособность чувствовать и понимать это новое и отделяет нас от него, потому что мы живём в нём и среди него. Но наши чувства слишком примитивны, наши понятия слишком грубы для той тонкой дифференцировки явлений, которая должна открываться нам в высшем