себе текущее состояние астрономии, если бы Галилей и его наследники проводили все свои исследования посредством опросов и наблюдений за мозговыми состояниями и поведением людей, которые не проходили никакой подготовки и лишь иногда смотрели бы вверх, в ночное небо, а затем рассказывали бы «ученым» о своих наблюдениях, — притом что сами астрономы при этом закрывались бы в лабораториях без окон!

Поскольку сознание невидимо для всех объективных, физических средств наблюдения, неудивительно, что ученые не смогли дать ему определение на языке естественных наук. Тем не менее мы все осознаём, что с помощью пяти физических чувств сознаём свое физическое окружение и свои собственные тела и — в разной степени — также интроспективно ведаем собственные умственные состояния и процессы. При этом определяющие черты сознания — в том виде, в котором мы их переживаем, — можно выразить только на языке опыта от первого лица, а не с помощью объективной биологической терминологии.

В какой момент в рамках 3,6 миллиарда лет биологической эволюции на Земле впервые появились сознательные организмы? Поскольку ученые не знают, каковы необходимые и достаточные причины сознания в любом живом организме, — и не могут объективно зафиксировать сознание даже тогда, когда о его присутствии уже знают, — ответить на этот вопрос они не в силах. Поэтому они просто предполагают, что некоторые ранние организмы с простой нервной системой — например, гидра — обрели сознание загадочным образом. Аналогичным образом ученые совершенно не представляют, каковы необходимые обстоятельства для появления сознания в развивающемся человеческом эмбрионе, — а потому не знают, когда оно в нем появляется и тем более когда это сознание становится именно человеческим. Хотя неведение в этом вопросе является почти тотальным, большинство ученых все еще цепляются за «иллюзию знания» о том, что все необходимые и достаточные для сознания причины окажутся исключительно физическими по своей природе. Нефизические гипотезы недопустимы, хотя граница между «физическим» и «нефизическим» остается в лучшем случае размытой.

Многие ученые, занимающиеся умом, считают, что понимание сознания — самая сложная из стоящих перед наукой задач, однако с начала XX века и недавнего времени научное сообщество ее игнорировало. Затем, в 1976 году, Фрэнсис Крик (который вместе с Джеймсом Д. Уотсоном открыл двуспиральную структуру ДНК) решил рассматривать сознание как биологическое явление, и потому его стали воспринимать как достойный объект научных исследований. Тем не менее, несмотря на почти тридцать лет непрерывных усилий, направленных на понимание сознания в контексте механистического материализма, Крик не добился почти никаких успехов.

Некоторые исследователи в этой сфере полагают: если они смогут найти биологическое объяснение единства сознания — нейронные корреляты, которые отвечают за сопряженность нашего личного осознавания самих себя и своего окружения, — то смогут осуществить экспериментальные манипуляции, которые позволят решить «трудную проблему»: понять, как именно нейронная активность порождает субъективные переживания. При этом другие исследователи заявляют, что нейронные корреляты единства сознания, скорее всего, будут обширно распределены по всей коре и по таламусу, из-за чего исследователям вряд ли удастся найти их в какой-то простой группе коррелятов.

Некоторые ученые и философы предлагают ограниченное определение сознания у людей. Они говорят, что оно представляет собой осознавание самих себя или осознавание того, что мы обладаем осознаванием. С точки зрения этого определения сознанием называется наша способность не просто осознавать свои субъективные состояния, но и внимать этим переживаниям и размышлять над ними — в контексте нашей жизни прямо сейчас и в контексте нашей жизни в истории[232]. Эта интроспективная способность к осознаванию долгое время считалась уникальной чертой людей. Тем не менее недавние исследования показали, что на осознавание и рефлексию применительно к своим ментальным процессам способны не только другие (помимо людей) приматы, но даже и крысы[233].

Исследователи искусственного интеллекта много десятилетий подряд отрицали возможность подобной интроспекции, ведь она, как им казалось, противоречила любым объяснениям в контексте механистического материализма. Однако теперь были разработаны компьютерные системы, которые способны рассуждать о том, что пошло не так в вычислениях, и оценивать, следует ли продолжать движение по заданному пути к решению — или же переключиться на новую стратегию. Когда подобное делают люди, мы называем этот процесс сознательным, внутренним интроспективным осознанием, или метакогницией. Когда компьютеры бессознательно подражают поведению, которое ассоциируется с сознательной метакогницией у людей, некоторые исследователи искусственного интеллекта наивно делают вывод: они-де изобрели способные на интроспекцию машины. Майкл Кокс из BBN Technologies уверенно провозглашает: «Не думаю, что у машин есть какой-то обязательный барьер в вопросах понимания самих себя. В интроспекции или метакогниции нет ничего магического, мистического, духовного или сугубо человеческого». Однако вспомните уже озвученное предупреждение другого эксперта в той же сфере: «Любые взаимодействия человека и робота происходят, потому что человек их предопределил»[234]. Аналогичным образом компьютер смог бы стать сознательно самосознающим, только если бы на это качество его запрограммировал его создатель. Однако поскольку ученые не знают, каковы необходимые и достаточные причины сознания в каком-либо живом организме, они не в том положении, чтобы создать эти причины в некоей машине. Если они считают, что их создания переживают сознательное самопонимание, они сами и повинны в магическом, мистическом мышлении — а их верования не основаны абсолютно ни на каких подтверждающих данных.

Ученые в целом согласны, что им неизвестно, как именно активация конкретных нейронов ведет к субъективному компоненту сознательного восприятия — даже в простейших случаях, таких как переживание физической боли. В настоящий момент нет никаких эмпирических средств, которые пролили бы на эту проблему свет; нет также и какой-либо вразумительной теории о том, как объективные явления (например, электрические сигналы в мозге) могут вызывать субъективные переживания. Некоторые считают, что прорыв в этой сфере произойдет только в связи с крупными инновациями в методах изысканий, которые позволяют ученым опознавать и анализировать элементы субъективного опыта и их связь с мозгом. Однако для того потребуется, чтобы ученые пристально наблюдали за максимально обширным спектром субъективных переживаний, а это возможно только с помощью интроспекции. Для этого может потребоваться полное преобразование научной мысли, последствия которого затронут не только науки об уме, но и биологию с физикой.

Для того чтобы бросить вызов ортодоксальным методам и воззрениям современной науки, требуется дерзкое воображение и неустрашимая отвага. Тем не менее подобные новаторы смогут набраться смелости благодаря совету лауреата Нобелевской премии в области физики Ричарда Фейнмана:

Обрести более обширное видение можно лишь посредством совершенствуемых измерений и тщательных экспериментов. Тогда мы увидим неожиданное: мы увидим вещи, которые далеки от того, что мы ожидали бы, — далеки