И тут я заметил, что нас встречают.

Причём не так радушно, как хотелось бы — с ружьями и вилами. Толпа мужиков, — человек тридцать, — как раз баррикадировала улицу. В ход шло всё подряд — пустые бочки, палеты, камни и даже старая мебель.

И когда они только успели всё это притащить⁉ Заметить нас на горизонте они могли разве что полчаса назад, а тут такие редуты, что…

Секунду!

Тут я взглянул в другую сторону и увидел, как над полем хмеля возвышаются серые фигуры. Возвышаются и скачут по направлению к городу. Впору подумать, что это Кодекс подложил нам в баллон бомбу, чтобы мы остановились именно здесь… Кодекс? Это ты? Не?

— Сами пришвартуетесь? — спросил я у Рады.

— Угу, — кивнула девушка…

* * *

Разинув рот, Джеймс Килпатрик наблюдал за тем, как дирижабль приближается к городу. Прямо на него! Судно уже начало сбрасывать скорость, но всё равно не успевало затормозить перед баррикадами.

А дальше было ещё чуднее!

Когда до баррикад оставались считанные метры, дверь гондолы распахнулась и из неё выпрыгнул мужчина, держа в каждой руке по простому прямому мечу.

— Ложись! — заорал он по-английски.

Дирижабль, потеряв в весе, подпрыгнул и перелетел баррикаду, едва не зацепив её. Всё так же не находя слов, Джеймс наблюдал за тем, как колёса махины чиркнули о дорогу раз, потом второй, третий и, наконец, обрели некое подобие сцепления.

— Эй! — раздалось по ту сторону баррикад.

Тот самый мужчина, — на поверку это оказался совсем молодой парнишка, — выглянул поверх наваленного на дорогу хлама.

— У вас тут пиво варят? — спросил молодой человек.

— Варят, — честно ответил Джеймс.

— NISHTYAK! — выкрикнул человек странное иностранное слово и исчез…

* * *

Я перебежал через дорогу и нырнул в хмель.

Не знаю, что за уродцы движутся мне навстречу, но… Во-первых, они охрененно высокие, а во-вторых — охрененно тяжёлые, потому что земля у меня под ногами начала дрожать. Между нами ещё приличное расстояние, но я уже на всякий случай напитал щиты. Напитал на максимум, потому что чует моё сердце — если в меня врежется такая туша, то это будет всё равно что получить стальным шаром для сноса зданий.

Так…

Что-то не то у меня сейчас настроение, чтобы в одиночку переть на армию. Я остановился и закрыл глаза.

— Михаил Лунатыч, мой ты дорогой! Ты где там? Вылезай.

— А-а-а? — сонный пчеломедведь вылез на берег Океана.

— Пойдём-ка разомнёмся!

— Дра-а-а-ака? — Мишка зевнул во всю пасть.

— Драка, драка!

— С ке-е-ем?

— А хрен его знает, — честно ответил я. — Да и не всё ли равно?

— Пойдё-ё-ё-ём!

Вот! Наш человек… то есть медведь… то есть пчела. Надо, значит надо. Просто укажи на того, кого надо бить, и все дела.

— Уэ-э-э-э! — взревел Лунатыч и понёсся вперёд, нехило так вытаптывая урожай.

Прошло секунд тридцать, впереди послышался мощный шлепок, рёв и мне в Океан отлетела первая душа. Тут же полез посмотреть, с кем имею дело. Ожидал увидеть какое-нибудь лошадо-подобное чудище, а нарвался на бешеного Михаила Лунатыча.

«Пусти обра-а-а-атно! — медведя аж трясло от ярости. — Я им жо-о-о-опу разор-Р-рву-у-у!»

А он ещё и азартный! Ладно, чо? Призвал Лунатыча повторно. Но вместо того, чтобы бездумно броситься в атаку, мой фиолетовый бархатный друган припал на передние лапы и мотнул головой, мол, залезай.

Ах-ха-ха!

Похоже, у нас тут намечается кавалеристская схватка! Для разнообразия — самое оно!

Я вскочил на спину Михаилу Лунатовичу, устроился поудобней и поудобнее перехватил рукояти мечей. Пчеломедведь взревел и мы понеслись на врага, который был уже вот-вот, буквально в двух шагах. Первый размен случился уже через секунду. Я снёс голову всаднику, а Лунатыч лапой разорвал бочину его скакуну, да так, что замучаешься кишки обратно запихивать.

Итак.

С кем мы имеем дело?

Разломная фауна не устанет меня поражать. Ну… на то ведь Вселенная и бесконечна, верно? Короче, мы встретились с наполовину разумными товарищами, которые походили на антропоморфную смесь орла и волка.

Серьёзно.

Серое, сутулое мохнатое тело с суровой такой белой пернатой головой. Лапы тоже птичьи, острые, тёмно-оранжевого цвета, — как будто морковка, которую только что из земли выдернули. А вот скакали они верхом на самых обычных, привычных и даже немножечко милых сердцу носорогах.

Почему я счёл волкорлов полуразумными?

Да потому что эти черти были вооружены. Пускай простенько, но всё равно — это ведь ещё додуматься нужно, чтобы палку заточить. Да и носорога одомашнить не у каждого получится. Интересно, как умудрились? За ушком почесали и вкусняхой угостили?

Волчару пернатую я трогать не стал, — пускай себе обживается по новому месту прописки, — а вот носорога тут же выдернул из Океана обратно в жестокий материальный мир и приказал убивать себе подобных. Будет нам с Лунатовичем подмога.

— Уэ-э-э-ээ!

Признаюсь честно, я нарочно затянул бой. Если бы я воплощал всех носорогов подряд или залез в загашник, мы управились бы гораздо быстрей. Однако после недели в гондоле я не смог отказать себе в удовольствии размяться.

Минус — погибла часть урожая.

Плюс — если трупы не убирать, то в следующем году на разломном перегное хмель попрёт, как на дрожжах.

Так… Теперь бы понять откуда эти черти лезут.

— У-э-э-э, — сказал Лунатович, что можно было перевести как «туда», и поскакал к обрыву. Похоже, что у мишки имбалансный нюх. Галочку себе поставил, потом при случае использую.

Что ж…

Все вопросы отпали. Неудивительно, что местные умудрились дотянуть до прорыва. Они попросту не заметили разлом. Он образовался между скал за полем хмеля. Должно быть, сюда никто и никогда не ходил.

Оранжевый, обычного размера. В последние недели в Арапахо мы такие пачками закрывали и…

Эх…

За последнее время я так крепко привык получать отчёты Илхуитла о собранном луте и заработанных деньгах, что сейчас почувствовал, как заворочалась где-то в глубине души недовольная жаба. Интересно, сколько всего ценного я мог бы утащить отсюда? — думал я.

До тех пор, пока не вошёл в разлом.

Нисколько, — честно ответил я сам себе после.

Короче говоря, монстры устроили прорыв не из злодейских побуждений. Их миру наставала борода и они просто спасались бегством.

Жара.

Не такая, как в пустынном разломе, а прямо вот противоестественная, не предназначенная для жизни, будто в плавильной печи.