С каким же облегчением я рассказала ей все, что узнала! Она-то уж ничего не забудет.

– Симон вернется послезавтра, верно? – спрашиваю я, притворяясь, что не считаю дни.

– Он планировал именно так, – говорит она. – Как думаешь, успеешь к этому времени разузнать об оставшихся трех женщинах?

– Да, если дождь не прекратится, – отвечаю я.

Сегодня моросит с самого утра, поэтому у меня и появилось время навестить Жулиану. Но, как бы мне ни хотелось получить побольше свободного времени, облака вечером закроют луну, и я не смогу ничего почувствовать. А мне хотелось поэкспериментировать со своими способностями и проверить, насколько хорошо удастся отследить человека на разном расстоянии.

За два дня мне удается разузнать только о двух жертвах, но я все равно рассказываю о них Жулиане, заглянув к ней после полудня в надежде увидеть Симона.

Но он еще не вернулся.

Разочарование тяжким грузом давит на плечи вместе с сожалением о том, что я не подождала еще несколько часов, пока шагаю домой. Остается утешаться тем, что после двух дней непрекращающегося дождя небо начало проясняться.

Выглянув в окно своей комнаты, я смотрю на полумесяц, который уже поднялся над домами к моменту захода солнца. А когда оно окончательно скрывается за горизонтом, кажется, что и луна становится сильнее.

От внезапно раздавшегося стука в дверь я подпрыгиваю, через миг понимаю, что звук доносится с первого этажа, – и улыбаюсь.

Да, слух определенно стал куда лучше.

Зная, что магистр ужинает с градоначальником, а госпожа Лафонтен отправилась спать час назад из-за простуды, я поспешно спускаюсь на первый этаж, чтобы открыть двери, надеясь, что это Симон.

И именно он стоит на пороге.

Я все еще не сменила рабочую одежду – простую юбку и верхнюю тунику, которая помогает чуть дольше оставаться чистой, – но, знай я о его приходе, уделила бы больше внимания своей внешности.

Выражение на его лице стоит каждой секунды, потраченной на то, чтобы привести волосы в порядок перед крошечным зеркалом.

– Кэт… – быстро моргнув, шепчет он.

– Симон, – с застенчивой улыбкой, откликаюсь я. – Рада, что ты вернулся. Жулиана уже знает?

Я отступаю в сторону, чтобы пропустить его, и он проходит в мастерскую.

– Ах да. Я уже поговорил с ней. И хотел поблагодарить тебя за работу, которую ты проделала без меня.

Конечно же, он первым делом отправился домой. Но все же интересно – сюда он пришел только для того, чтобы поблагодарить меня, или есть и другая причина?

– Не за что, – закрыв дверь, говорю я и прислоняюсь к ней. – Да и не стоило тащиться сюда пешком, чтобы сказать мне это.

– Не составило труда, – отвечает он, а затем перекидывает полу своего плаща за плечо и дергает за застежку у шеи, чтобы не встречаться со мной взглядом. – Я проходил мимо.

Я старательно скрываю охватившее меня разочарование.

– Ох, ну… не за что, – снова как дурочка повторяю я. А затем, стараясь исправиться, добавляю: – Ты выделил кого-то из убитых женщин?

– Вообще-то да. – Как только разговор заходит о делах, он вновь смотрит на меня. – На мой взгляд, ближе всего к нашим случаям та, которую нашли в канале три года назад. Поэтому я и направился к мадам Эмелин, чтобы расспросить ее поподробнее.

Я хмурюсь, желая, чтобы моя память работала хоть вполовину так же, как Жулианина.

– Это какая из них? – нерешительно спрашиваю я. – Мне казалось, что в канаве нашли ту, новобрачную. Но, наверное, я что-то перепутала.

– Нет, все верно, – подтверждает он.

В отличие от Перреты и Изабель, эту жертву задушили, а по лицу несколько раз ударили чем-то тяжелым, но глаз не тронули.

– Такие… наклонности усугубляются со временем, – говорит он. – Но у меня есть теория.

Симон соединяет ладони вместе, словно в молитве.

– Возможно, он убил эту женщину в порыве ярости, задушив ее, а затем разбив лицо тем, что нашел под рукой, – например, глиняным кувшином или камнем… или вообще ударил об стену. Первые убийства обычно спонтанны и сумбурны, но невероятно возбуждают. Поэтому убийце захотелось испытать это чувство снова и подготовиться заранее. А поскольку мы так и не нашли рядом с Перретой и Изабель то, чем он разбивал им лица, он взял оружие с собой.

– И что это за оружие? – раздается голос.

Мы оборачиваемся и видим Реми, стоящего с перекинутым через руку плащом у подножия лестницы, рядом с вновь прибитым списком погибших и голыми колышками над ним. Он неторопливо подходит ближе и добавляет:

– Молоток?

«О затянутое тучами небо! Не надо, Реми, – безмолвно молю я за спиной Симона. – Прошу, не надо».

– Возможно, – соглашается Симон. – Я мало что знаю о молотках.

– Зато я знаю. И видел, что случилось с Перретой, – говорит Реми. – Скорее всего, у убийцы был не обычный молоток, а более крупный и тяжелый, для сложных работ. – Он замирает в метре от нас, пристально глядя на меня зелеными глазами. – Скорее всего, это особый инструмент. И, скорее всего, убийца работает на строительстве святилища.

– Как и половина города, – напоминаю я. – Да и твоего мнения не спрашивали.

Реми фыркает:

– А как же твои заявления о том, что расследование нужно закончить? Что ж, по крайней мере, я не единственный, кто не узнал от тебя всей правды. – Он насмешливо кланяется мне и направляется к двери. – Прошу меня простить.

– Куда ты собрался? – требовательно спрашиваю я, отказываясь убираться с его пути. – На дворе ночь.

Он замирает, положив руку на ручку, и прищуривает глаза:

– Ты не ставишь меня в известность о том, как проводишь свободное время, а я ставлю тебя, котенок. Помнишь?

– Просто хочу знать, что ответить магистру, когда он спросит, – огрызаюсь я.

Реми небрежно пожимает плечами:

– Я планировал заглянуть к мадам Эмелин, но, похоже, сегодня там будет людно. – Последние слова он с ухмылкой адресует Симону, а затем оттесняет меня в сторону и, не оглядываясь, уходит.

Я захлопываю за ним дверь, борясь с подступающей тошнотой.

– Он сплетничает больше, чем любая старуха, – говорю я Симону. – И ты ему не нравишься.

– Тогда не так уж плохо, что Ремон знает о моем возвращении, – невозмутимо отвечает он. – Если расскажет в таверне, это может дойти до нужных ушей.

Да, но вдруг Реми перепьет и начнет рассуждать об особых молотках?

– Прости, что я заставляю тебя лгать архитектору о расследовании, – говорит Симон.

Почувствовав облегчение от его предположения о том, кому я еще говорю не всю правду, я расслабляю плечи.

– Он поймет.

Я прикусываю губу. Может, стоит