На лице Жулианы – та же легкая улыбка, какую я часто видела у Симона, когда ему нравились мои выводы.

– Практически всю мою жизнь я замечала небольшие знаки, – говорит она. – Но убедилась в этом примерно лет в шестнадцать. Ко мне на улице стали подходить люди и говорить со мной. Особенно если я уставала. Частенько рассказывали мне то, что мне хотелось знать. Но, хотя я видела и слышала их, чувствовала их запах, а иногда даже прикасалась к ним, они не были реальными.

– Похоже на галлюцинации от сконии, – моргнув, отмечаю я.

– По иронии судьбы, она-то мне и помогает. – Жулиана осторожно делает шаг ко мне, словно я пугливое животное. – Но я стала все реже и реже показываться на людях и всегда боялась заговорить с кем-нибудь, если приходилось выйти из дома. Я никогда не могла сказать наверняка, с человеком говорю или с плодом моего воображения.

В ночь убийства Перреты она щелкнула пальцами, привлекая внимание Симона.

– Когда я впервые попыталась заговорить с тобой, ты ответила мне только после кивка Симона, – говорю я. – В тот момент мне показалось, что он дает тебе разрешение вести беседу от его имени, а он просто подтвердил, что я настоящая.

– Да.

Симон – из Мезануса. Поэтому он понимал природу болезни Жулианы и знал, как помочь справиться с ее галлюцинациями. Когда она начинала подбирать рифму к словам или вести себя странно, он старался успокоить ее, но этим не ограничился: с радостью водил ее с собой, общался с ней как с равной, ценил ее мнение.

– А Ламберт знает? – спрашиваю я.

Жулиана качает головой:

– После мамы мне не хотелось взваливать на него и это. Уверена, он подозревает, что мне досталась доля ее безумия, но мне удалось скрыть, насколько большая.

Что-то я сомневаюсь. Нужно быть слепым, чтобы не заметить, что с ней происходит.

– Что ты имела в виду, сказав, что скония помогает?

Ее худые плечи устало поднимаются и опускаются.

– Симон смешивает ее с валерианой и другими успокаивающими травами. Такой чай часто позволяет успокоить разум и не дает ему создавать иллюзии, а мысли не перескакивают с одной на другую и не разбегаются в голове. – Она вздыхает. – Но, к сожалению, не всегда. Иногда мне становится очень плохо, прежде чем удается уснуть. Особенно в последнее время.

Теперь многое становится понятно.

– Так вот что попросил мне налить Симон.

– Да, прости. – Жулиана прикусывает губу. – Он не понимал, как сильно настоялся чай за ночь.

Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать все сказанное. Легко отмахнуться от душевнобольного как от кого-то не стоящего внимания. Но женщина передо мной – намного лучше, чем большинство людей, которых я встречала.

Мать Агнес говорила – таких, как Жулиана, в Мезанусе пускают жить в дома и заботятся о них как о членах семьи. Возможно, это единственное место, где к болезням разума относятся так же, как к болезням тела – с состраданием и заботой. Интересно, почему Симон не отвез ее туда?

– Чем я могу тебе помочь? – наконец спрашиваю я.

В глазах Жулианы блестят слезы, а уголки губ слегка подергиваются в улыбке.

– Ты не стала искать предлога сбежать отсюда поскорее. И этого более чем достаточно.

Глава 27

Правда, вскоре Жулиану приходится покинуть. Уже прошло не меньше четверти часа с тех пор, как звонили в колокола, а значит, полуденная молитва уже началась. Я еще хотела навестить сегодня мать Агнес, но уже не осталось времени даже на краткий визит. И едва ли осталась пара минут, чтобы снять праздничное платье и добраться до святилища достаточно быстро, чтобы магистр Томас не ворчал.

– Ты сопоставила то, что говорила мадам Эмелин? – спрашиваю я Жулиану. – Есть вероятность, что убийца нападал еще до Перреты?

– Я отметила шесть девушек, – отвечает она.

Как только мы преодолели неловкость, вызванную признанием, кузина Симона вновь воспряла духом и вернула рабочий настрой.

– Поскольку Симон просил нас ничего не записывать, думаю, будет лучше, если я назову только трех, чтобы ты поспрашивала о них. Чтобы ты случайно ничего не перепутала и не забыла.

Наверное, Жулиане кажется странным, что другие помнят не все. Интересно, злит ли ее, что люди все забывают? Или ей легче, когда люди забывают то, что хотела бы забыть она?

Она называет имена, даты и места, где нашли первых трех женщин, а затем заставляет меня повторить все дважды – и, убедившись, что я запомнила, подталкивает меня к двери.

– Здесь не очень-то приятно. – Мне не хочется бросать ее в этой отвратительной комнате-тюрьме. – Что, если у тебя… если тебе снова станет плохо?

– Мадам Дениз позаботится обо мне, – отвечает Жулиана. – Как и всю жизнь.

В этот момент вновь звонят колокола, возвещая об окончании молитвы и начале строительных работ в святилище. Значит, я уже опаздываю.

* * *

В ближайшие несколько дней я добиваюсь благосклонности Реми, тратя много времени на осмотр лесов для строительства сводчатого потолочного каркаса. И когда магистр Томас наконец разрешает ему приступить к укладке камней для ребер свода, ему не приходится ждать меня. Архитектору я угодила, проверив дренаж новых контрфорсов[4] еще до того, как он попросил об этом. Вдобавок хорошая погода поспособствовала ускорению строительства, и у обоих улучшилось настроение. А после казни торговца жители города тоже расслабились.

Когда выдается свободная минутка, я позволяю себе поразмышлять о Симоне. Луна понемногу прибывает, каждый день восходя и заходя позже. Так что к моменту его возвращения она будет дарить свет практически до полуночи.

А значит, я смогу первой узнать, когда убийца нанесет новый удар. Возможно, у меня даже получится остановить его.

В те недолгие часы, когда удается ускользнуть из святилища, я отправляюсь на места, где нашли трех женщин, про которых говорила Жулиана. Переулок, дренажный ров и подвал. Уверена, она специально выбрала различные места, чтобы я ничего не перепутала. Но, когда я начинаю расспрашивать людей, одни с участием рассказывают мне все, показывают, как именно лежали тела, когда их нашли, – а другие бормочут себе под нос, что ничего не помнят, и спешат прочь. Две женщины зарабатывали проституцией. Третья только вышла замуж. Ее муж после случившегося быстро сбежал из города. Думаю, эту можно вычеркнуть.

Когда я навещаю Жулиану через три дня, она соглашается с выводом. На ней по-прежнему халат, и выглядит она ненамного лучше, чем в прошлый раз. По словам Ламберта, который в этот раз провожал меня на второй этаж, ее мучили головные