Но Удэн замечает меня первой:

– Привет, котенок.

Я недовольно фыркаю:

– Реми единственный, кому позволено меня так называть.

– Что ж, для меня большая честь попасть в такую привилегированную компанию, – усмехается он. – Кажется, ты потерялась. Твой дом в той стороне. – Удэн указывает на юго-запад от площади.

Ламберт стоит неподалеку от нас. Графа нет. Скорее всего, отправился во Дворец Правосудия, чтобы проследить за работой стражи.

– Я хотела спросить про Жулиану, – вздохнув, признаюсь я. – Ей лучше?

Удэн фыркает:

– Дуется на Симона из-за того, что уехал, и не выходит из комнаты.

Как странно. Я поворачиваюсь к Ламберту и, сцепив руки под подбородком, смотрю на него снизу вверх.

– Ужасно. Я могу нанести ей визит?

Ламберт краснеет.

– Полагаю, это не повредит ей.

Удэн закрывает глаза, а я продолжаю улыбаться старшему из братьев. Но, прежде чем я успеваю обхватить предложенную руку, Удэн втискивается между нами и подставляет свой локоть.

– Ай-ай-ай, брат, – бранит он Ламберта, уводя меня. – Что бы сказала леди Женевьева, если бы увидела, что ты играешь с маленькими котятами?

Я еле сдерживаюсь, чтобы не поморщиться, но стараюсь сосредоточиться на том, что действительно важно: мне разрешили увидеть Жулиану. Ламберт присоединяется к нам, но мускулы на его шее натянуты, словно канаты шкива. Когда мы доходим до их дома, Удэн кладет руку мне на поясницу и ведет до лестницы, а затем – на второй этаж. Их дом довольно большой, поэтому по каждую сторону коридора три комнаты, а не две, как у нас. Удэн подводит меня ко второй двери слева и стучит три раза.

– Жулиана! – зовет он. – К тебе гости!

Краем глаза я замечаю, как Ламберт заходит в первую комнату и закрывает за собой дверь. А несколько секунд спустя Жулиана открывает свою.

Солнца свет!

Запах пота, немытого тела, человеческих испражнений и… страха ударяет мне в нос. Жулиана кажется худее, чем когда-либо, ее глаза напоминают черные провалы с фиолетовым отливом, волосы свисают грязными прядями вокруг впалых щек, но при виде меня на ее лице расплывается улыбка.

– Кэт!

Я отступаю на полшага назад, когда до меня долетает ее зловонное дыхание.

Удэн корчится от отвращения и, прежде чем отвернуться, поднимает брови, как бы говоря: «Ты сама хотела прийти».

Жулиана хватает меня за запястье, втаскивает в комнату, закрывает и запирает двери. В комнате полумрак, поэтому трудно что-то разглядеть, и я боюсь даже пошевелиться, чтобы не задеть что-нибудь… например, ночной горшок, содержимое которого я отчетливо ощущаю.

– Прости, что тебе пришлось увидеть меня такой, – на удивление спокойным голосом говорит Жулиана.

Она подходит окну, закрытому досками, и опускает несколько из них, чтобы в комнату проникли свет и свежий воздух.

Задержав дыхание, я тут же подхожу к окну поближе, пока не чувствую прохладу на лице. А затем осматриваю остальную часть комнаты, заваленную скомканными листами и грязной одеждой.

– Леди Жулиана, что с вами случилось?

Она поворачивает руки ладонями вверх и обводит комнату.

– Такова моя жизнь без Симона.

Сначала у меня возникает мысль, что Жулиане просто нечем заняться без него, но ее голос звучит так, словно происходящее – в порядке вещей.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – Тебя заперли здесь?

– Раньше меня не выпускали из комнаты, – говорит она. – Даже когда я чувствовала себя хорошо. До Симона. Он вызволил меня отсюда. – Жулиана вновь обводит комнату руками. – Но, как бы ужасно это ни выглядело, мне лучше оставаться здесь, где они не смогут меня увидеть.

Я поддаюсь ее страху.

– Кто не сможет увидеть?

– Отец и Удэн. – Она качает головой. – Да и Ламберта хочется пощадить. Он достаточно насмотрелся на маму.

– Жулиана, я ничего не понимаю. – Хотя, если говорить начистоту, я и раньше не всегда ее понимала.

Она вздыхает и, отвернувшись, проводит пальцами по волосам, силясь их пригладить. Затем доходит до кровати и резко поворачивается ко мне.

– Послушай, Катрин. Я расскажу тебе все, потому что Симон тебе доверяет. И потому что я доверяю. – Она делает глубокий вдох и сцепляет руки. – Это связано с матерью и ее болезнью.

– С твоей матерью? – тупо переспрашиваю я.

Несколько дней назад Жулиана уже упоминала, что ее мать болела всю жизнь, но я никак не могла ее вспомнить. По-моему, и видела-то лишь однажды.

– Да. – Жулиана кивает. – Но у мамы болело не тело, а разум. Поэтому много лет ее скрывали от чужих глаз дома или в нашем загородном поместье.

Она замолкает на мгновение, и я понимаю, что она оценивает мою реакцию.

– И каким расстройством разума она страдала? – осторожно спрашиваю я.

Жулиана сжимает тонкие пальцы, стараясь сдержать дрожь.

– Она слышала голоса и видела ужасные видения. В ее голове возникали странные идеи, которые перерастали в запутанные бредни. И никто не мог ее убедить, что это неправда. Каждый раз, когда она видела Удэна, то кричала, что он демон, которым заменили ее настоящего ребенка. – Жулиана смаргивает слезы. – Мы с Ламбертом еще помнили времена, когда она была в своем уме, но Удэн ее просто ненавидел. И, честно говоря, я его не виню.

Она делает еще один глубокий вдох, а затем продолжает:

– Отец не смог спокойно смотреть, как она угасает, поэтому погрузился в дела Коллиса. А когда он отправил меня учиться в монастырь, бремя заботы о матери легло на плечи Ламберта. На самом деле она подпускала к себе только его. Даже причиняла себе вред, если он уходил…

Уж лучше оставаться сиротой, чем видеть, как твоим родителям становится хуже день ото дня! Сердце наполняется сочувствием к Ламберту. Хотя Удэна мне тоже жаль. Что же до Жулианы… теперь мне кажется, что ее великолепная память – проклятие. Она не только не может забыть то, что видела или пережила, но и отчетливо помнит каждую деталь.

Молчание затягивается, становясь неловким.

– Наверное, это было ужасно для всех вас.

– Да. И даже не знаю, что хуже – несчастье или необходимость притворяться, что у нас в семье все хорошо. – Она морщится. – Мы до сих пор притворяемся.

Теперь понятно, почему Удэн всегда думает только о себе, а граф так заботится о своем внешнем виде. Недавно Жулиана говорила, что после смерти матери Ламберт задушил ее своей заботой, к ее неудовольствию. Раньше я считала, что после приезда Симона у нее просто появился еще один родственник мужского пола, на которого можно положиться…

Но все оказалось намного сложнее.

– Когда ты впервые поняла, что страдаешь той же