Шрифт:
Закладка:
Ранзор заломил тёмному руки за спину, обхватив запястья всего одной рукой, а другой взял за горло и усмехнулся.
— Надо было по голове… — Прошипел он на ухо своей жертве, прежде чем сомкнул пальцы.
Пламя вспыхнуло ослепляющее ярко, и в этом свету из вырванного кадыка брызнула тёмно-алая кровь, но даже тогда лицо спасителя так и осталось неузнанным. Взору открылись лишь его раны, когда дядя своими когтями сдирал с него плоть, и тёмный безмолвно трясся в судорогах, а кровь так и хлестала из его шеи, где уже не было адамова яблока. В конце он поник и выпал из рук монстра, который переключил взгляд на Тэссу.
То было знаком, выстрелом! Тэсса бросилась вон из комнаты, но зыбкий пол цапнул её лодыжки и распластал ничком. Ранзор двигался на неё всё быстрее и решительнее, когда едва живой тёмный схватил Ранзора за ногу и точно так же опрокинул.
— Бегиии… — Прохрипел он.
И сколько бы Ранзор не вырывался, не бил своего захватчика пяткой в лицо, словно приклеенный намертво никак не мог продвинуться вперёд. Ему только и оставалось, что реветь и сотрясать зря воздух, отчего вновь воспылало пламя, избавив Тэссу от последних оков, и она ринулась к двери, выбежала и захлопнула навсегда, убегая в конец коридора.
Золотой ключ растворился в пламенной дверце, и Тэсса влетела в последнюю комнату. После слепящего бушующего огня снаружи, здесь казалось слишком темно и тихо. С первого взгляда это была обычная комната, погружённая во мрак, ничто не выдавало в себе гротеска и мистики, кроме приглушённых хрипов и жутких стонов умирающего животного, что доносились из дальнего угла.
Глаза шарили и привыкали к темноте, пока не различили очертания женщины, лежащей на кровати, извивающейся в болезненных припадках.
— Мама?! — Воскликнула Тэсса, но никто не отозвался.
И всё же это была её мама. Она вся тряслась, стонала, схватившись за правое бедро, в котором чёрным цветком распустилась гнилая, кровоточащая рана. Мама кривилась и корчилась, кашляла и задыхалась, ничего не видя и не слыша, и от того Тэсса всё больше цепенела, скрипя зубами. И что-то в ней перегорало, пока она глядела и не верила своим глазам, проглатывала боль, и её нутро застывало, сейчас она бы не смогла сделать и шага, так всё в ней отмирало и тяжелело.
— Не позволяй слепой одержимости убить тебя! Переживи кризис! — Раздался голос из ниоткуда. — Выпусти свои самые лютые страхи, ибо пока они замкнуты, твои тело и дух будут отравлены мерзким ядом.
— Но она же моя мама! Я должна спасти её! — И слова эти были дрожащим воплем содрогающегося в отчаянии тела.
Истошный вопль и крики сводили Тэссу с ума. Она уже рухнула на колени и вся тряслась, рыдала у самой кровати, взяв маму за руку, плача вместе с ней. Слёзы застили взор и струились нескончаемым водопадом, а вокруг всё темнело, пока не утопло в черноте, где Тэсса не смогла бы разглядеть даже саму себя. Теперь она лишь всхлипывала. Выплаканное горе успокаивало и мирило душу, а тьма, казавшаяся чужой, словно возлюбленный обняла и окутала теплом нежных прикосновений.
— Ты хорошо держалась! — Раздался голос отовсюду, точно вырвался из самой Тэссы и летним ветром всколыхнул всю тьму, обдал кожу резким холодком и взволновал нутро приятными вибрациями.
Тэсса смутилась от собственной наготы, узнав в голосе юношу, что напоил её серебряным мёдом, и того тёмного, кто протянул ей ключ и сохранил жизнь.
— Я боялась, что Ранзор… — Ком в горле не дал договорить.
— Но я ведь не человек, а только его образ, что ты уловила в слепой ночи, и буду жив, пока в твоей душе есть место для меня.
— Но я даже не вижу твоего лица!
— Разве гуманность нуждается в лице? Её можно распознать в каждом человеке, услышать в каждом голосе.
И высохли все слёзы, и ушла вся тьма. Комната посветлела, стала чистой и убранной. Говорящий стоял прямо за спиной. Тэсса повернулась и приблизилась к нему.
— Может никакой нужды и нет, но ведь должен быть кто-то, в ком я впервые узнала это чувство! — Задумчиво произнесла она и прижала ладонь к его сердцу.
Но с первым биением всё оборвалось. Исчезли все комнаты и коридоры. Исчезла сама Тэсса.
Она очнулась лёжа на полу в другой комнате, не помня, как в ней оказалась. Потолок и стены, расписанные картами времён первой и второй мировой войны с перемещениями союзных и вражеских войск, сурово взирали на неё, и по всей комнате вдоль стен, точно по приказу, застыли солдаты и воины, начиная от пещерного человека с дубинкой у входа и заканчивая макетами новейших экзоскелетов.
Где-то здесь находилась благодать. Тэсса чувствовала её, словно едва уловимые ароматы, пропитавшие воздух. И напряжение, от которого волосы начинали вставать дыбом, и временами воздух чуть искрился и потрескивал, а если провести рукой даже подсвечивался, преисполненный энергии. Аура благодати пропитывала всё, даже воинов, словно они и сами были живыми.
Тэсса стала обходить их. Сначала к сгорбленному дикарю с выпирающей нижней челюстью и обильной растительностью на теле, одетому в шкуру ласки, с дубинкой в руках. Он мог бы с лёгкостью проломить все кости взмахами своей тяжелой палицы, делать из врагов отбивную, охваченный первобытной яростью. Но по щелчку пальцев, глиняный капкан лишил бы его жизни.
А воин в меховой одежде с бронзовым мечом? Он бы покрошил врагов в капусту, а если же нет, то придумал бы победную стратегию, ибо зачатки разума и хитрости уже проявили себя на бородатом, ухоженном лице. Но и такого красавца можно заколоть каменным кинжалом в сердце.
Следующий в ряду лучник в лёгкой одёжке с резным луком из тиса, упругой тетивой и колчаном ядовитых стрел. Одна царапина и ты покойник. К такому не подберёшься даже с щитом, он пробьёт его или прицелится в ногу. Остаётся лишь взять под контроль биение его сердца и подчинить разум.
Ещё есть рыцари в сияющих доспехах, скованные вековыми традициями, клятвами верности и чувством долга. Их не проймёшь гипнозом, так сильна маскулинная воля древних вершителей мира. Что могло бы сдержать их, как не болото, в которое Тэсса обратила бы пол, где рыцари бы запачкались и утонули по шею. А следом, прямо по их головам, прошлись бы конкистадоры в своих камзолах и шлемах, с тяжёлыми
