Шрифт:
Закладка:
Марга поймала Калину за рукав.
— Тут с опаской надо, молодец, — сказала строго, как ребятенку, — видишь, листы ворохами лежат, а над ними березы стоят, да не голые, снарядные?
— Ну...ветром, видать, намело? — почесал в кудрявом затылке Калина.
Марга головой покачала.
— То листобой лежит, почивает. Ветер найдет — встрепенется, зачнет по Березыне метаться, поживы искать. От него и лосю не укрыться, и волку не спастись: налетит, облепит, завалит, кровь выпьет, мясо обглодает. После опять ляжет. Да ты сам погляди: листы с исподу багряные, ровно в руду макнули.
Калина всмотрелся. Побледнел, но ничего не сказал.
Поумерился, поутих: держаться стал ближе к Марге.
То-то же, подумала девушка. Не в обычай ей было такое соседство, такой человек: яркий да говорливый.
А еще у Калины при себе были гусли.
Это открылось, когда сели вечерять, у костерка. Марга грибов набрала; с собой припасла мясо сушеное, сухарей да травы — ловко берестяной кузовок устроила, похлебки им наварила. Калина от себя пастилку яблочную положил, орешков медовых.
Марга так и впилась зубами в сласти: ягоды в Березыне родились, борти-колоды люди ставили, а вот яблоки — нет. Березыня ревнива была.
После ужина Калина с бережением великим извлек из торбы гусли.
Малые, с локоток, изгибом как крыло птичье или колено девичье. Марга во все глаза глядела. Испросив дозволения, трогала гладкое, расписное дерево; тугие жилки.
Жилки те горели, ровно не из кишок были кручены, а из злата огненного виты.
— Неужели не встречала ни разочка? — посмеивался Калина.
Марга смущенно качала головой, плечами пожимала. В их деревне только колотушки, дудки-сопелки да барабанцы по праздничному уряду заводили. Куда уж — гусли. Только на листках и видела.
— Ну, тогда слушай, березовая девушка, — со смехом отвечал Калина, упер гусли в бедро, встряхнул кудрями, откинул голову, по жилкам перстами промелькнул...
И запел.
Марга застыла. Затуманилась. Перед зимним глазом мушки мелькали, перед летним — искры танцевали. Голос у Калины оказался сильным, приятным, темного золота: самому под стать. Марга слушала, слушала, а затем вдруг — подалась к нему и запела, повторяя слова...
Сплелись их голоса, ровно ветви-вьюны, в выспрь поднялись, к самому небушку. Даже, мнилось, березки шуметь перестали: заслушались.
Смолкли гусли. Смолк Калина. И Марга замолчала. Глазами хлопала.
Калина же улыбнулся; руку протянул, ласково щеки коснулся.
Марга отшатнулась, всхлипнула, вскочила.
— Или я тебя обидел? — вскинулся Калина.
Марга только головой мотнула. Отбежала подальше, обняла ствол, перегнулась, выплескивая скудную пищу...
Не сразу поняла, что поддерживают ее, не дают упасть. Стиснула зубы, отвернулась. Хоть воем вой: первый гость, и так проняло. Как же его его теперь вести, к Сто Маху-батюшке?
И как не вести, коли Чага спешит-торопиться, несытая? Не к утру завтрему, так к полуденному сонышку будет?
Вздохнула. К криничке спустилась, умылась. Охолонула немного, посидела, обняв коленки.
В темноте она хорошо видела летним глазом, да и сами березки тихонечко мерцали, точно свечки белого воска.
— Видать, не по нутру мне твое угощение, молодец, — сказала Марга невесело, когда к костерку вернулась.
Калина виновато руками развел.
***
Легли.
Марга уснуть не могла, ворохалась. Березы перешептывались, сплетницы-насмешницы, звезды горели, кололись, точно крошки сухарные. Ох, не для сна такие ночи, думала Марга, закидывая руки за голову и вздыхая тяжко.
Калине хоть бы что: как завалился, так и задал храпака.
Только Марга закемарила, как вздрогнула, распахнула очи. Слетел тонкий сон. Нет, не показалось. Вдругорядь стукнуло.
Села, нашарила в траве сучок, бросила в Калину. Как раз в кудри угодила.
— Что такое? — завозился Калина, приподнялся сонно.
Марга ему махнула, чтобы молчал.
Сама — слушала.
Ах, нехорошо, подумала, прикусывая губу. Постукивало по стволам, ровно пролаз какой от скуки палкой плетень охаживал.
Благо, костер почти прогорел. Марга, быстро двигаясь, закидала его землей, прелью.
— За мной ступай, только тихо, — шепнула.
Калина спрашивать не стал. Сделал, как велено.
Будь Марга одна, думать бы долго не стала, мигом бы ремнем опоясалась, на березу влезла.
— От чего бежим, девушка? Кто идет?
— Лык, — сказала Марга без охоты. — Лубяной волк.
Калина тихо рассмеялся, теплым дыханием ухо защекотал.
Шепнул с усмехом:
— Чего же нам бояться? Игрушки самоходной?
Марга поджала губы. Вольно было гостю резвиться. Не видал он, как лык — шитая морда, вязаный нос — мясо живое режет-задирает.
— У них в начало зимы гон. Волчью корону кто взденет, тому и водить до следующих морозов. Сейчас злы: жир копят, огонь. В ино время бы не тронули. Ты как, древолаз?
— Не бортник, но справлюсь, коли нужда будет.
— Добро, — прошептала Марга.
Замерла.
Далеко не убрались: березки шуметь перестали, застыли. Кожа их светилась нежным, снежным.
— Вроде стихло? — Обрадованно спросил Калина. — Нешто ушел?
Марга облизала губы.
Повернулась.
Вышагнуло из-за березы: на деревянных ногах, на лубяных опорках. Собой белым-бело, только глаза на гладкой, трубчатой морде — черные прорези. В рост — много выше человекова.
Услышала Марга, как охнул Калина.
Сама только зубы стиснула.
Лык поворочал головой, будто плохо их видел. Руку поднял — березу щелкнул так, что застонало дерево.
— Да он слепой, — выдохнул Калина.
И полетел в сторону — только зубы сбрякали — когда Марга его в бок толкнула, а сама отпрыгнула.
Может, и был лык слепым — до первого снега — но не глухим точно.
Марга перекатилась, на колени подхватилась, сунула руку в кузовок, выхватила ремень, и, обернувшись, шарахнула со свистом — лык попятился, заворчал, загудел.
Присел, коленками назад, наскочил. Марга отпрыгнула, вдругорядь увернулась, да и лык не лыком шит оказался — поймал ремень; так закружились, как в танце с платком.
Впервые Марга так близко лыка видела: раньше, не будь дура, или на дереве пересиживала встречу, или стороной обходила. А тут вот вывело.
Лык легким оказался, чтобы долго в перетяжки играть. Марга одной рукой нашарила на поясе нож-подсек, рванула. Как раз успела, когда и лык ремень выпустил, повалил.
Марга, взвизгнув, ударила ножом раз, другой: била, куда придется. Скрежетало глухо.
Жара звериного от лыка вовсе не было. И рвал он не как остальные звери рвут: из пасти язык вывалил, язык что лист горячий ножевой, да чиркнул Маргу по груди. Быстро втянул, опять вывалил. Марга, закричав, схватила этот язык, удержала, и нож в самый глаз лыку
