Каждый вымотался: кто-то из-за боли, температуры и лихорадки, а кто-то от осознания, что на его плечах – чужие жизни.

Эверлинг открыл глаза. Герсий полулежал рядом, не спал, скорее дремал. Эверлинг приподнялся, но сразу поморщился и лег обратно. Он с радостью бы предложил им уйти прямо в этот же вечер, да только сам вряд ли смог бы бежать. Еще хотя бы один-два дня в спокойствии и безопасности были необходимы.

– Как Эванжелина? – откашлявшись, спросил Эверлинг.

– Не знаю, – пожал плечами Герсий. – Я не спрашивал у Селестины. Думаю, если все тихо, она в порядке.

Герсий не сказал, что слышал крики Джейлея. Не сказал он и о криках Эванжелины. Эверлингу в таком состоянии знать об этом было совершенно ни к чему.

– Как остальные? – глухо продолжал Эверлинг.

– Джо и Джей, думаю, тоже в порядке. Я лучше, чем мог бы представить.

– Хорошо, – только и ответил Эверлинг.

Дверь вдруг медленно приоткрылась, и в щель просунулась рыжая голова Эванжелины. Глаза у нее не горели, как обычно, она как-то непривычно осунулась, но изо всех сил старалась улыбнуться.

– Чего пришла? Иди в кровать, дурочка! – рявкнул Эверлинг.

Эванжелина насупилась.

– Сам ты дурачок, я вас пришла проведать, пока Селестина ушла отдыхать.

– Линг прав, лучше бы ты лежала, – согласился Герсий.

Хоть оба и считали, что ей лучше лежать, они были безумно рады видеть ее. В первый день после удаления клейм они вообще не разговаривали и чувствовали себя настолько плохо, что с трудом вспомнили бы имена друг друга. Второй день оказался чуточку легче, во всяком случае, боль уже не туманила сознание так сильно, но ожоги пульсировали и не переставали напоминать о себе, а жар то начинался, то прекращался.

Эванжелина поплелась к кровати и забралась с ногами, а потом улеглась клубочком. Поморщилась от неприятных ощущений, улеглась поудобнее.

– Я имел в виду, у себя в комнате, – выдохнул Герсий.

Эванжелина то ли хмыкнула, то ли хихикнула.

– Джей пришел к Джо, так что я решила не мешать им. Джо не очень хорошо себя чувствует, – объяснила Эванжелина.

Ни Герсий, ни Эверлинг возражать не стали. Эванжелина вскоре засопела, и Эверлинг накинул на нее одеяло. Она выглядела слишком беззащитной, слишком доброй, слишком хорошей для мира, в котором они жили. Эверлинг чувствовал, как по телу разливается приятное тепло от одного взгляда на нее, и его губы тронула незаметная, легкая улыбка. Он думал: как хорошо, что они сбежали, как хорошо, что ему не пришлось выходить на бой против нее, ведь он бы не смог и пальцем тронуть ее, такую хрупкую.

Хрупкой Эванжелина не была, но в глазах Эверлинга она оставалась маленькой девочкой, которую привели, держа за руку, в их тюрьму-гостиную. Она тогда дрожала от страха и холода, совершенно не понимая происходящего, и не говорила несколько дней. Ее рыжие кудри запутались, и Эверлинг, ни разу не касавшийся женских волос, стал их расчесывать.

Он боялся сделать ей больно, боялся резко потянуть и выдернуть прядь, боялся напугать сильнее. Боялся вообще что-то сделать не так. Маленькая рыжая девочка, казалось, была готова плакать от любого устремленного на нее взгляда. Она забилась в угол, уткнулась в колени. Эверлингу тогда было четырнадцать, Эванжелине – девять. Он уже два года выступал на арене, а она только увидела «Небесный берег» изнутри, и это место показалось ей страшнее любого ночного кошмара. Эверлинг не мог ее за это винить. Тогда арена пугала и его. А свыкнутья до конца с дикими порядками «Небесного берега» он не смог до сих пор.

Разделяя волосы на тонкие пряди, он аккуратно и медленно пытался убрать все колтуны жесткой щеткой. Маленькая Эванжелина не издала ни звука, она просто почему-то позволяла себя расчесывать мальчику, которого знала от силы пару дней.

Тогда они впервые заговорили. Тогда он узнал ее имя.

– Меня зовут Эва, – шепотом сказала она.

Стояла глубокая ночь, в гостиной уже никого не было, и они, пока никто не видел, включили одну лампу. Эванжелина напрочь отказывалась заходить в их с Джодерой спальню.

– Линг, – сосредоточенный на расчесывании, бросил ей Эверлинг, а потом, немного подумав, продолжил уже громче и увереннее: – Не бойся. Будешь делать то, что скажут, и они не станут причинять тебе боль. Научись использовать свою магию, чтобы у них не возникло сомнений в твоей силе. Сделай так, чтобы они поняли: ты для них незаменима. Тогда здесь будет проще выжить.

Эванжелина долго молчала. Молчала до тех пор, пока Эверлинг не закончил распутывать ее колтуны, пока не отложил в сторону щетку. И только потом сказала:

– Спасибо.

Она согласилась пойти в спальню и поспать после обещания Эверлинга во всем ей помогать и защищать от каждого, кто на нее не так посмотрит. Выполнить клятву было невозможно, но Эверлинг все равно пообещал, как пару лет назад пообещал Герсию Мидосу – первому мальчику, с которым подружился на арене, – когда-нибудь отсюда сбежать и обрести свободу. Эванжелина ему безоговорочно поверила, хотя даже сам Эверлинг не верил.

Он не знал, почему решил ей помочь. Увидев ее, такую аккуратную, опрятную и нежную, в стенах «Небесного берега», Эверлинг вдруг ясно понял, что ей там не место. Ей бы сидеть за мольбертом и рисовать пейзажи и портреты или изучать литературу, играть с собаками и кошками, а годы спустя приходить в дома престарелых и детские дома, заниматься благотворительностью и выращивать цветы на подоконнике. Жить с любимым человеком, родить ребенка или приютить свору бездомных животных. Эванжелина настолько не вписывалась в жизнь на арене и в жизнь в Форте, что Эверлинг в четырнадцать лет твердо решил: она не должна оставаться там.

Сейчас он смотрел на спящую Эванжелину и думал, что с того момента, как ей было девять и она впервые оказалась в «Небесном берегу», она очень изменилась. Больше не дрожала от страха, научилась владеть магией света, делать больно другим и самой терпеть боль. Она прекратила плакать и стала более сдержанной. Только от доброты и желания помочь всем не избавилась.

Несмотря на ожоги и внеплановую задержку, несмотря на то, что в соседней комнате Джодеру лихорадило, а Джейлей молча сидел рядом и ждал, пока ей станет легче, вдруг стало спокойно. Эванжелина спала, Эверлинг сидел рядом и поглаживал ее по голове, не обращая внимания на то, что рана снова начала пульсировать.

Герсий медленно листал книгу, которую взял из